— Если ты не забыл, папа, — возразила Нансия, — эти «обычные преступники» — те самые люди, которых я доставляла в систему Ньота во время своего первого рейса… и разве ты не потянул тогда за струнки, чтобы устроить мне именно это назначение?
Хавьер Перес-и-де Грас тяжело опустился в одно из мягких кресел.
— Я это сделал, — признал он. — Я думал, что для тебя будет неплохо побыть в компании молодежи… молодых людей одного с тобой круга и происхождения… в первом твоем путешествии. Я думал, что это будет простое задание.
— Я тоже так думала, — согласилась Нансия и ощутила, как в голосе прозвучала нотка горечи. Какая бы связь ни возникла между ее эмоциями и внешними контурами, эта связь работала в обе стороны. После неприятностей с гиперчипами Нансия больше не могла поддерживать идеальный контроль над своим голосом, выдавая те тщательно выверенные, безэмоциональные обертоны, которыми так гордилась. — Я так думала. Но все оказалось… куда более сложным. И я не знала, что делать. Может быть, я и сделала некоторые «ошибки в суждениях». Если ты помнишь, мне не с кем было особо посоветоваться. — «Я всего лишь получила запись напутственного послания от человека слишком важного и занятого, чтобы даже прийти на мою выпускную церемонию».
— Я помню, — произнес отец. — Если хочешь, это можно назвать моей ошибкой. Но мне казалось, что ты прекрасно справилась с обучением, получила диплом и патент… а я беспокоился за Фликса. И до сих пор беспокоюсь, если это имеет какое-то значение. — Он вздохнул. — Как бы то ни было, перед тобой была перспектива блестящей карьеры, а остальные мои дети представляли сплошную проблему.
— Только не Джиневра! — воскликнула Нансия. — Я всегда думала, что она являла образцовый пример того, чем ты хотел нас видеть.
— Я хотел, чтобы вы стали сами собой, — промолвил отец. — Очевидно, мне не удалось донести это до вас. Джиневра стала просто шаблоном идеального администратора ПТП, и я больше не знаю, о чем с ней говорить. Что касается Фликса — ну, ты ведь знаешь, что с ним происходит. Я теперь думаю, что он нуждался в моем внимании куда больше, чем ты. Я подумываю о том, чтобы предложить ему несколько вакансий на начальном уровне, в различных службах Центральных Миров — чтобы он сам выбирал, где ему работать, и смог в конце концов чего-нибудь добиться… но, конечно, ему придется отказаться от всех этих выходок с синткоммом… — Хавьер Перес-и-де Грас снова вздохнул. — Фликс никогда и ничего не делал прямо, без уверток. Я не знаю, возможно, он чувствовал себя покинутым все эти годы, когда каждую свободную минуту я посвящал тому, чтобы навестить тебя в Лабораторной школе. У меня на него просто не хватало времени. Даже в тот день, когда он родился, я был в Лабораторной школе, наблюдая, как тебя снабжают первой твоей подвижной капсулой. Возможно, я был ему нужен больше, чем тебе… возможно, еще есть возможность как-то изменить ситуацию.
Нансия быстро справилась с шоком, вызванным этой речью. Впервые, глядя на усталое лицо отца, она начала осознавать, сколько времени и сил он действительно отдавал семье все эти годы. С тех пор как мать Джиневры, Нансии и Фликса тихо ушла на небеса «блаженных» в закрытой, с хорошей репутацией, клинике, Хавьер пытался быть одновременно отцом и матерью для троих непокорных, талантливых, требовательных отпрысков Высшей Семьи. Другой человек ради эмоционального комфорта стал бы оказывать на детей чрезмерное давление; другой дипломат, озабоченный карьерой, распихал бы их по частным школам и забыл бы про них. Но папа не был таким, как Фаул дель Парма, он не стал использовать своих детей, с тем чтобы впоследствии от них избавиться. Хавьер Перес-и-де Грас сделал для своих детей все, что мог… в рамках своих возможностей… выкраивая минуты между собраниями, выдерживая долгие утомительные перелеты, чтобы во время перемещения с одного дипломатического поста на другой завернуть на пару дней к кому-нибудь из них, сжимая безжалостный график работы ради того, чтобы посетить церемонию выпуска или школьный матч.
— Ошибка в суждении, может быть, — произнес отец, когда молчание слишком затянулось, — но ни в коем случае… поверь мне… не ошибка в любви. Ты моя дочь. И я всегда желал тебе только добра. — И, поднявшись из кресла, он на миг приложил ладонь к титановому пилону, вмещавшему и оберегавшему капсулу Нансии.
— Запрашиваю разрешение подняться на борт!
На этот раз имя не было названо, но Нансия узнала голос Фористера, хотя было что-то непривычное в том, как он выговаривал слова. Активировав внешние сенсоры, Нансия увидела, что на посадочной площадке рядом с Фористером стоит еще и генерал Квестар-Бенн.
— Запрашиваю разрешение подняться на борт! — повторил Фористер. Каждое свое слово он выговаривал очень старательно. А Микайя Квестар-Бенн стояла очень прямо, как будто на параде. В душу Нанси начали закрадываться подозрения.
Она открыла нижний люк и стала ждать. Момент спустя входная диафрагма рубки разошлась, и в помещение вошла Микайя. Очень медленно и аккуратно.
За генералом шел Фористер. В руке он сжимал откупоренную бутылку.
— Вы оба пьяны, — жестко констатировала Нансия.
Фористер принял оскорбленный вид.
— Пока нет. Я не стал бы напиваться, прежде чем прийти сюда и поделиться с тобой новостями. Я просто счастлив… Очень счастлив, — разглагольствовал он. — Очень, очень, очень… о чем я думаю?
— Наверное, о том, что в бутылке «Искристого Хеорота» скоро покажется дно, — предположила Нансия.
Выражение оскорбленной гордости на лице Фористера стало еще более заметным.
— Прошу тебя! Как ты могла подумать, что я могу поднять тост в честь лучшего корабля Центральных Миров и при этом пить эту дешевую гадость? Она подходит только для… для…
— Голодающих музыкантов? — спросила Нансия. Когда-нибудь ей нужно будет серьезно поговорить с папой насчет Фликса — предложить, чтобы он перестал подыскивать для парня многообещающий старт для карьеры и позволил ему просто быть синткоммистом. Но последний визит отца показался Нансии не слишком благоприятным временем для такого разговора. И она сейчас не могла с ним связаться, потому что у Фористера явно что-то было на уме. В том, что осталось от его ума, поправила себя Нансия с ноткой зависти.
— Я должен тебе сказать, — заявил Фористер, сияя улыбкой, — что это подлинное вино со Старой Земли. «Бадаксоньи Кекньелу», не какая-то там подделка!
Новый языковой модуль Нансии включал в себя не только латынь и греческий, но и менее известные языки Старой Земли. Она просмотрела словарь венгерского языка.
— Озеро с Синим Языком Бадаксоньи? Ты уверен?
— Можешь ему верить, — вмешалась Микайя Квестар-Бенн. Как и Фористер, она выговаривала слова чрезвычайно старательно. — Если это не хуже, чем красное пойло, то оно стоит потраченных на него кредиток. А как называлось то красное, Фористер?
— «Эгри Бикавер».
— Бычья Кровь из Эгера, — перевела Нансия. — Ну ладно. Знаете, иногда я была бы совсем не прочь разделить удовольствия мягкотелых. Э-э… а что мы празднуем?
— Окончание судебного процесса! Ты что, не смотришь новости?
— В последнее время — нет. Они почти ничего не сообщают, — равнодушно ответила Нансия. «А если есть какие-то вопросы относительно моих показаний, я не хочу это слышать».
— Ну, теперь-то им будет что сообщить. — Фористер выпрямился и теперь стоял, слегка покачиваясь. — Приговор вынесен сегодня утром. Альфа бинт Герца-Фонг и Дарнелл Овертон-Глаксели получили по двадцать пять лет каждый. Они будут выполнять общественные работы на только что колонизованной планете — под строгой охраной.
— Альфа может принести колонистам пользу, — прокомментировала Нансия, — но я не знаю, что будет делать горстка бедных, ни в чем не повинных колонистов, когда им на шею свалится Дарнелл.
— Это сельскохозяйственный мир, — весело отозвался Фористер. — Им нужна рабочая сила для выполнения примитивных полевых работ. Что касается остальных… — Он на миг посерьезнел. — Полиона отправляют обратно на Шемали.