При Марке Анатольевиче в театре появляются Певцов, Лазарев, Захарова, Кравченко, Степанченко, Витя Раков и так далее, и так далее. Пожалуй, сейчас в «Шуте Балакиреве» занято уже третье поколение. Марк, конечно, гордится, что театр не просто на плаву, тьфу-тьфу-тьфу, а в течение длительного времени лидирует в Москве. По крайней мере, по зрительскому интересу. То, что он самый модный и популярный, безусловно. Для меня же он — лучший в стране.
Недавно в одном из интервью меня спросили: — Почему вы так долго в этом театре? Почему вы не переходите в другой? Артист, как правило, ушел из одного театра, перешел во второй, потом в третий, а иногда и в пятый, а вы сидите в своем и сидите.
Наверное, я мог бы устроиться в любой театр Москвы. Но какой смысл уходить от лучшего режиссера? Другое дело и даже беда, что ни один из замечательных режиссеров никогда не воспитывал преемника. Ни Вахтангов, ни Товстоногов, ни Эфрос, ни Любимов, ни Ефремов, который просто разломал МХАТ пополам. Мне кажется, это была ошибка. И не знаю, сможет ли ее исправить Олег Павлович Табаков. Тут уж точно по-живому. И любимовский театр распался, и тот и другой — совсем не та Таганка, что раньше. А потом и страна раскололась. Со МХАТа началось, между прочим, первая ласточка была.
«Шут Балакирев». Премьера
Как выглядела премьера «Шута»? Собственно говоря, любая премьера проходит приблизительно одинаково. Всегда сумасшедший мандраж. Я помню, скажем, лет двадцать назад, репетирую, то есть занимаюсь своим привычным делом, и тут наступает премьера. Одна актриса ко мне подходит и спрашивает:
— Коль, ты что, вообще не волнуешься?
— Почему? Волнуюсь. Нормально.
— Но незаметно. Ну, ты молодец!
А на первом спектакле у меня коленка правой ноги виляет, как хвост собачий, причем абсолютно не управляема. Любая премьера такой же мандраж.
Я выхожу в «Шуте» первым, Олег Янковский мне говорит:
— Коля, ты — вроде камертона. Как ты начнешь, так спектакль и пойдет.
Я начинаю, выхожу, ибо деваться некуда, и думаю: «Идиот, господи, сучья у тебя профессия». Но пошел, пошел мандраж страшный, лицо каменное, аплодируют, надо партнера заявлять, а он на тебя еще и свой мандраж повесил. Все-таки Петр I, царь, значит, полагается так сыграть, чтобы все тут же убедились, да, царь. Надо, чтобы приняли, поверили и полюбили.
Сколько задач на мне бедном висит, ого-го!
Пару лет прошло, ни слова критики по поводу этого спектакля я не видел, то есть отрицательных рецензий нет. Так, где-то по чуть-чуть покусывают. Наиболее отрицательный отзыв, что Захаров создает действо, которое вроде к драматическому репертуарному театру не имеет отношения. Что-то очень площадное, хотя и в хорошем театральном стиле, но это… Дальше автор статьи, как и многие рецензенты, пишет не про спектакль, а про себя: «Это не мой театр, я его не люблю. Но не могу этого спектакля не принять, потому что он убеждает».
Что означает эта рецензия? А то, что Захаров разрушает законы и стереотипы.
Так нельзя, а он делает. Хорошо, что он побеждает.
Марк Анатольевич просил, чтобы мы постоянно искали ключик к этому спектаклю, а мы не знали, как найти этот ключик. Одним из первых отыскал его Коля. Он нашел манеру исполнения, которая была основана на том, что я, актер Караченцов, исполняю роль Меншикова. Я исполняю ее чуть-чуть отстраненно от образа. Эта его «чуть-чуть отстраненность» и передавалась всем нам на репетициях. Мы все тоже искали ее… Это придавало легкость нашей игре, позволяло дурачиться, даже хулиганить на сцене. Это было наше живое существование в спектакле, его шутовское начало. Он стал достоверным, потому что мы, актеры, внесли в игру современную ноту. Мы говорили об исторических событиях, которые повторяются в России, и нам было это очень легко делать. И одним из первых ввел нас в эту «игру» Коля.
В прямом и переносном смысле. Я и теперь слышу его первый монолог, вижу, как он выходит. Зал аплодирует. Затем — первая реплика, и — точное попадание. И понимаешь, что начинается шутовство, понимаешь, что Коля валяет дурака на сцене… Мы за кулисами ждали его реплик и реакцию зрителей. И лица зрителей расползались в улыбках, они начинали хохотать. И народ повалил на наш спектакль. Эти первые реплики задавали тон всему спектаклю.
Щелыково
Щелыково — название не только местности в паре часов езды от Москвы, но и Дома творчества Союза театральных деятелей. Когда-то имение Александра Николаевича Островского. Островский собирал в Щелыкове летом актеров Малого театра и читал им новые пьесы. Поэтому прежде всего актеры уже советского Малого театра приезжали в этот дом на летний отдых. То есть при советской власти имение Островского автоматически стало домом отдыха Малого театра. Там, слава богу, поначалу не шибко все перестроили, какие-то здания тех времен сохранились. Сберегли и их названия — «Голубой дом», «Шале». Основной дом — дом, где жил Островский, — теперь музей. В нем нет гостевых комнат. Потом имение превратилось из дома отдыха Малого, в дом отдыха ВТО, а сейчас, как я уже говорил, называется Домом творчества. Сейчас в Щелыкове уже построены новые корпуса.