Все стало понятно, лишь когда Кулик прочитал в конце документа имя его автора: старший научный сотрудник Института радиологии В. А. Сытин.
СЫТИН???
Сытин... Низкорослый, скуластый, чем-то похожий на тунгусских аборигенов-эвенков... Непонятно зачем навязанный в экспедицию «охотовед»... Вернее, теперь понятно, – зачем... Вот какое «поголовье соболя» изучал тот в своих частых отлучках из лагеря. А Леонид Алексеевич так и не смог добиться, чтобы ему в распоряжение предоставили хотя бы один-единственный радиометр...
Цифры ни в чем не убедили Кулика. Да, говорил он уверенно, наука не отрицает возможности вхождения в состав железно-никелевых метеоритов самых разных металлов, в том числе урана или радия. Совершенно очевидно, что на Подкаменную Тунгуску обрушился именно такой метеорит. И, взорвавшись, произвел радиационное заражение местности – судя по цифрам замеров, достаточно слабое.
Вождь, как показалось Борису Михайловичу, захлопнул папку несколько раздраженно. Но обратился к ученому ровным тоном:
– Думаю, товарищ Кулик, вам надо еще раз отправиться на Тунгуску и еще раз все проверить на месте. С учетом всех обстоятельств.
Кулик отвечал: да, новая экспедиция находится в финальной части подготовки, и в середине июня отправится в Сибирь.
– Есть мнение, что вам, товарищ Кулик, будет правильно отложить отъезд недели на две или три, – сказал вождь так, словно давал всего лишь совет, совершенно не обязательный к исполнению. – А мы вместе с товарищами из Академии Наук посмотрим, чем можно помочь – деньгами, людьми, техникой.
Когда за ученым закрылась дверь, Борис Михайлович подумал: фанатик. Твердолобый фанатик науки, четверть века отдавший своей идее – и уже не способный от нее отказаться. А факты, опровергающие пресловутую идею, не разглядит – даже если будут лежать под самым носом. Или, хуже того, вообще отвернется... Нет, вновь посылать Кулика в экспедицию – явная ошибка.
Но вождь вновь продемонстрировал Борису Михайловичу, что ошибок не допускает. Никогда. Потому что после ухода Кулика сказал:
– Думаю, что политически правильно будет не отправлять товарища Кулика на Тунгуску. Пусть с началом мобилизации получит повестку, в действующей армии его упрямство и напористость будут очень к месту.
Генерал с резкими чертами лица сделал пометку в блокноте: один из заместителей завтра же позвонит в военкомат – неформально, без каких либо письменных директив. Но любой военный комиссар без промедления и в точности последует дружескому совету, исходящему из Генерального штаба.
Разговор продолжался над развернутой картой – расположение армий и корпусов, заштрихованные синие и красные стрелы ударов и контрударов...
– Что произойдет, если вместо сибирских кедров и лиственниц под взрыв таких масштабов угодят наши дивизии? – медленно спросил генсек. – Ваше мнение, товарищ Жуков?
– Боевая подготовка красноармейцев предусматривает их готовность к любым неожиданностям, – бодро отрапортовал начальник Генштаба. – К тому же в самом центре взрыва может оказаться батальон, максимум полк – потеря которого никак не отразится на общем раскладе сил.
«Кавалерист... – мысленно поморщился Борис Михайлович. – Все выпестованные Первой Конной генералы так и остались кавалеристами, хоть и пересели на танки...»
– Ваше мнение, Борис Михайлович? – спросил вождь. Шапошников был единственным человеком, которого он звал по имени-отчеству. За много лет – единственным.
Впрочем, человека, который в памятном двадцать седьмом, будучи командующим войсками Московского военного округа, без шума и без письменного приказа от начальства поднял вверенных ему красноармейцев в ружье, сделав то, что в прошлом году лишь довершил ледоруб Меркадера, – к такому человеку трудно было обращаться как-то иначе.
Не жаждущий славы и власти бонапартик, не лихой рубака, не любимец женщин и публики – тихий и вежливый штабист, который даже не нуждается в прямых приказах. Достаточно просто намекнуть, в общих чертах обрисовать желаемое – и завтра (послезавтра, на следующей неделе) на твой стол ляжет папочка с бумагами, в которой будет кратенько, но ясно и исчерпывающе описано, что как и когда для этого надо сделать.
А иногда и намекать не надо – сам поймет, что надо сделать, и сам в нужный срок сделает.
Дирижер. Администратор. Мозг армии.
Маршал начал издалека:
– В самом конце минувшей войны в порту канадского городка Галифакс взорвался загруженный взрывчаткой пароход. Специалисты оценивают мощность взрыва в пять тысяч тонн тротила. Количество жертв и размеры разрушений позволяют утверждать: угрожай в тот момент Галифаксу наземный враг, например, вражеский десант, оборона города была бы сломлена без какого-либо труда. Насколько я понимаю, у нашего противника предполагается наличие нескольких взрывных устройств – впятеро и вшестеро более мощных?
– Не просто предполагается, – мягко поправил вождь.
– Я считаю, что применение даже одного такого устройства позволит обеспечить полосу относительно легкого прорыва шириной в несколько километров. Даже с учетом наличия окопов и земляных укреплений. Поскольку помимо прямого поражающего воздействия неизбежно и резкое падение боеспособности у уцелевших бойцов. Например, жители Галифакса, пережившие взрыв, в первые часы находились в состоянии тяжелейшего шока и не были способны к каким-либо действиям. Конечно, трудно сравнивать моральное состояние гражданского населения в глубоком тылу и поведение солдат на фронте, – но в Галифаксе деморализованы оказались и военные моряки со стоявших в гавани боевых кораблей. Думаю, что расчистить или хотя бы размягчить таким образом полосу для ввода в прорыв одной танковой дивизии противник сможет. Вопрос в том, как скоро мы успеем закрыть прорыв...
– Попробуйте сыграть за немцев, имея в колоде пять таких козырей, – кивнул на карту вождь.
Борис Михайлович раздумывал недолго – много, очень много бессонных ночей проведены именно над этой диспозицией. Взял карандаш, уверенно изобразил несколько точек, обведенных окружностями – центры ударов и зоны поражения. Затем несколькими штрихами нанес стрелы немецких танковых и моторизованных дивизий, рванувшиеся в глубь советской территории.