Лесник искоса взглянул на Диану. Ладно, пусть поспит... Найдется еще время обсудить предварительный расклад.
Диана спала. Снилась ей пустыня Невада, отчего-то заросшая от горизонта до горизонта небывало яркими и одуряюще пахнущими тюльпанами – и по всей этой красоте грохотала гусеницами бесконечная колонна танков с красными звездами на башнях...
Разбудил Диану лишь толчок – колеса лайнера коснулись посадочной полосы.
Глава третья. Нелегкая жизнь нелегалов
1.
Проработанная до мелочей легенда, без которой ни один уважающий себя агент-нелегал в чужую страну не сунется, у Дианы и Лесника отсутствовала. Вообще. «Действуйте по обстановке», – обтекаемо напутствовал их обер-инквизитор. То есть, как хотите, так и лицедействуйте. Можете изобразить влюбленную парочку, решившую полюбоваться в Копенгагене на замок Амалиенборг и памятник Русалочке, но невзначай перепутавшую авиарейсы. Или предприимчивых русских бизнесменов, вознамерившихся открыть в Эсбьерге блинную «Пьяный казак»... Все равно никакой легендой содержимое дорожной сумки Лесника, медленно сейчас ползущей на ленте транспортера, не объяснить. Любой таможенник, любой сотрудник службы безопасности аэропорта просто-таки обязан нажать тревожную кнопку, увидев на экране малый шпионский набор...
Однако два молодых человека в голубых форменных рубашках ничего подобного не сделали. Как сидели, так и продолжали сидеть, лишь устремленные на монитор глаза несколько затуманились.
«Рядом с Дианой и в самом деле можно обойтись без легенды, – в очередной раз подумал Лесник. – Но если вдруг потребуется разделиться? Юзеф мог бы уж сделать бумагу, позволяющую легально таскать в кармане хотя бы вот эту игрушку...» Четкий контур пистолета с глушителем привлекал внимание даже при самом беглом взгляде на экран. Впрочем, в Дании закон карает за незаконное хранение и ношение оружия не слишком сурово. А датские тюрьмы, отпускающие заключенных на выходные пообщаться с семьей, придуманы исключительно для честных и законопослушных людей...
Молодые люди никак не отреагировали на то, что проплывало перед их невидящими взорами. Лесник подхватил прошедшую досмотр сумку. Диана смахнула с виска крохотную капельку пота.
– Перегнули они палку с бдительностью, – негромко сказала она, направившись к выходу. – Еще понятно, отчего в Копенгагене прикрыли «зеленый коридор» для иностранцев, но уж в этой заштатной дыре прилетающих местными рейсами могли бы и не проверять.
– Не иначе как от последствий «карикатурной войны» страхуются, – равнодушно предположил Лесник.
И они ступили на землю города Эсбьерга. Вернее, не совсем города – от аэропорта его отделяли несколько километров.
Сразу стало ясно, что жизнь тут не бьет ключом... Пустынная площадь, несколько киосков, – пожалуй, последний раз открывавшихся во времена знаменитого «рыбного бума». Прибывших в Эсбьерг пассажиров было немного, всего семь человек, включая Лесника и Диану, – и четверо их попутчиков уже устремились к единственному одинокому такси, маячившему поблизости.
Прокат автомобилей при аэропорте функционировал – но предлагал на выбор несколько развалюх, способных привести в экстаз любителя антикварной авторухляди. Лесник в экстаз не пришел и выбрал «фиат», выглядевший чуть жизнеспособнее своих коллег по несчастью.
– На «шестерку» похож, – мотивировал он свой выбор. – Была у меня когда-то «шестерочка», давно, на последнем курсе... Купил за сущие гроши. Зато и ездила день, потом чинилась три...
– Ностальгия замучила?
– Старею, видать, – попытался улыбнуться Лесник.
Улыбка получилась невеселая. Может, грядущая старость тут была и не при чем, но в последние месяцы навалилась нехорошая усталость... Физически все оставалось в норме, но Лесник потерял интерес к тому, что приходилось делать. Абсолютно потерял. Делал, конечно же, и делал лучше многих, – однако равнодушно, без былого азарта, на чистом профессионализме. Когда все началось? Пожалуй, во время приснопамятной операции в Царском Селе что-то надломилось, что-то треснуло в душе – глубоко, внешне незаметно... Все чаще Лесник ловил себя на мыслях: а как бы повернулась его жизнь, не случись давняя встреча с Юзефом?
– Старею... – повторил он несколько минут спустя, выруливая на ведущее к городу шоссе.
Повторил уже без улыбки.
Диана взглянула на него удивленно.
2.
Обер-инквизитор сидел неподвижно в кресле. Размышлял. По давней привычке помянутый процесс обычно не мешал Юзефу заниматься повседневной текучкой. Но сейчас он не просматривал документы, не прикасался к клавишам селектора. Всего лишь размышлял...
О странном содержимом отправленного в Данию контейнера.
Об истории Второй мировой войны.
И о ядерной бомбе.
А самое главное – о загадке 22 июня 1941 года.
...К осени 1939 года никаких возможностей воздействовать на Сталина у Новой Инквизиции не осталось. Не исключено, что генсек как-то почувствовал, что не все решения, принятые им в предыдущие два года – самостоятельные (хотя гипнограмму накладывал лично Юзеф при помощи сильнейших суггесторов Инквизиции, и обычный человек почувствовать ее никак не мог). Или сыграла свою роль маниакальная осторожность и подозрительность вождя...
В любом случае, Инквизиция полностью утеряла возможность напрямую влиять на высшую политику Советского Союза. Пытаться же действовать через партийных и государственных аппаратчиков, пусть даже самого высокого ранга, не имело смысла – любая активизированная креатура, отклонившаяся от генеральной линии, тут же отправлялась в лубянские подвалы. Созданная Иосифом Виссарионовичем система единоличной власти сбоев не давала.
И за событиями двух последних предвоенных лет Юзеф поневоле наблюдал со стороны.
Что война неизбежна, в Советском Союзе чувствовали и понимали все, даже люди, весьма далекие от секретов политики. Война победоносная и наступательная – иной и представить было невозможно, теперь промышленная и военная мощь страны не шла никакое сравнение со старой Россией, отсталой и крестьянской. Тогда солдаты, едва схлынула первая волна ура-патриотизма, просто не хотели воевать... А если бы и хотели – военная промышленность не могла снабдить их самыми элементарными на войне вещами, начиная от ботинок, винтовок и заканчивая артиллерийскими снарядами. Что уж тут говорить о более сложной технике – грузовиках, танках и самолетах! Производство авиамоторов на русских заводах к началу Февральской революции составляло двести штук в месяц, к лету же 1941 года – несколько тысяч.