— Хорошо, Амина. Уговори отца переехать в мой дом. Я не прошу никакой платы, примите это как доказательство моего дружеского расположения к вам. Уехав, я не буду спокоен без уверенности, что вам ничего не угрожает. Ты обещаешь мне, что уговоришь отца?
— Я обещаю употребить все свои способности и уверена, что смогу. Я умею влиять на отца. Вот тебе моя рука. Теперь ты доволен?
Филипп взял протянутую маленькую руку. Захлестнутый нежными чувствами, он поднес ее руку к губам и взглянул на девушку: не сердится ли она? Ее темные глаза смотрели на него так же пристально, как и тогда, когда он впервые вошел в их дом. Они будто просвечивали его насквозь, но руку она не отняла.
— Поистине, Амина, ты можешь доверять мне, — произнес Филипп, снова целуя руку девушки.
— Я надеюсь… Мне кажется… Нет, я убеждена, что могу, — отвечала она неуверенно.
Некоторое время оба молчали, им многое нужно было обдумать. Наконец Амина произнесла:
— Я, кажется, слышала от отца, что твоя мать была очень бедной и страдала расстройством рассудка? И, как говорят, в вашем доме есть комната, которая уже долгое время заперта?
— До вчерашнего дня, — вставил Филипп.
— Не там ли ты нашел деньги? Может быть, твоя мать и не знала о них?
— Она знала и сказала мне об этом на смертном одре.
— Наверное, были очень важные причины открыть эту комнату?
— Так оно и есть.
— Что же это были за причины? — спросила Амина тихим, проникновенным голосом.
— Я не могу назвать их. Одно могу сказать: мою мать одолевал страх перед одним событием.
— Перед каким событием? — продолжала расспрашивать Амина.
— Она говорила, что ей явился мой отец.
— И ты поверил в это, Филипп?
— Я нисколько не сомневаюсь в этом. Но больше никаких вопросов, Амина! Комната открыта, и нет оснований для страхов, что отец явится снова.
— А я и не боюсь, — возразила Амина. — Но это, видимо, связано с твоим намерением уйти в море? Не так ли?
— Я скажу тебе так: это предопределило мой уход в море. Но не спрашивай меня больше, прошу тебя! Мне больно не отвечать, но долг не позволяет мне говорить что-либо об этом деле!
Наступила пауза. Затем девушка заговорила вновь:
— Ты очень дорожишь своей реликвией, и мне кажется, что она тоже как-то связана с твоей тайной. Так?
— Амина! — воскликнул Филипп. — Да, это так! И этот ответ — последний! Ни слова больше!
От девушки не ускользнула резкость в словах юноши. Надувшись, она произнесла:
— Ай, ай! Вы так заняты своими мыслями, минхер, что даже не замечаете вежливости, которую я оказываю вам своим участием!
— Я вижу, я чувствую и благодарен тебе за это, — оправдывался Филипп. — Прости меня за вспыльчивость. Но подумай, ведь моя тайна не принадлежит мне. Богу не было угодно, чтобы я никогда не узнал о ней, она разрушила все мои надежды.
Филипп замолчал. Подняв глаза, он увидел, что Амина смотрит на него все так же изучающе.
— Хочешь прочесть мои мысли или выведать тайну, Амина? — спросил юноша.
— Твои мысли? Может быть. Твою тайну? Конечно нет! — отвечала Амина. — Хотя я, конечно, жалею, что она так сильно мучает тебя. Это, должно быть, ужасная тайна, если она растревожила такую душу, как у тебя, Филипп.
— Откуда ты черпаешь такую невиданную силу, Амина? — молодой человек направил разговор в другое русло.
— Обстоятельства делают человека сильным или слабым, — отвечала девушка. — Кто привык к опасностям и невзгодам, тот не боится их!
— И где же ты познала их? — продолжал расспрашивать Филипп.
— У себя на родине. Но не здесь, в этой сырой, промозглой стране.
— Ты можешь доверить мне свою историю, Амина? Если хочешь, я и ее сохраню в тайне.
— Ты уже доказал, что умеешь хранить тайну, несмотря на все мои старания выведать ее, — отвечала, улыбаясь, Амина. — Кроме того, у тебя есть все основания узнать историю той, чью жизнь ты защищал. Я не буду рассказывать тебе всего, но и того немногого, о чем смогу поведать, наверняка окажется достаточно.
Мой отец служил уборщиком кают на торговом судне. Корабль захватили мавры, и отца продали в рабство то ли знахарю, то ли врачу. Отец показался мавру порядочным человеком, он обучил его врачеванию и сделал своим помощником. Через несколько лет отец уже не уступал своему учителю, но, будучи рабом, не мог работать самостоятельно. Тебе известна безудержная алчность моего отца. Он стремился стать таким же богатым, как его господин. Чтобы получить свободу, он принял мусульманскую веру, женился на арабской девушке, дочери одного вождя, которого он вылечил от тяжелой болезни, и осел в стране. Родилась я. Слава отца росла, и он очень разбогател. Неожиданно сын шаха, которого он лечил, скончался у него на руках. Начались гонения, его жизнь оказалась под угрозой, и он мог спастись только бегством. Оставив все свое состояние, он вместе с матерью и со мной бежал к бедуинам, среди которых мы потом прожили несколько лет. Там я и привыкла к жестоким схваткам, внезапным нападениям, необходимости скрываться, беспощадным кровопролитиям. Но бедуины почти не платили отцу за его услуги, а его же кумир — золото! Узнав, что шах, от которого отец скрывался, умер, мы возвратились в Каир, и отец опять занялся врачебной практикой. Он стал копить и вновь разбогател так, что вызвал зависть правителя. К счастью, отец своевременно узнал о его происках. Мы снова были вынуждены бежать, сумев прихватить с собой лишь немного наличных денег. На маленьком суденышке мы благополучно достигли берегов Испании. Моему отцу никогда не удавалось долго владеть своим богатством. Прежде чем мы попали в эту страну, его трижды грабили, и теперь, вот уже три года, он копит снова. В Мидделбурге мы прожили лишь один год и затем переселились сюда, в Тернёзен. Вот и вся моя история, Филипп.