Интересного в фильме оказалось мало, но трое из четырёх зрителей всматривались в экран с неослабевающим вниманием. А вскоре заинтересовался и Леонид Алексеевич — этих съёмок он никогда не видел. Титры (кино было немым) сообщили: сейчас зрители увидят результаты экспериментов, проводимых на N-ском полигоне под Архангельском.
Леонид Алексеевич поначалу удивился: какое отношение имеет Архангельск к делу всей его жизни? — но быстро всё понял. На экране какие-то люди втыкали в землю палочки-хворостинки, затем над их посадками беззвучно (для зрителей — беззвучно) взорвалась динамитная шашка, подвешенная на тонком длинном тросе к чему-то невидимому. Кинокамера продемонстрировала результаты эксперимента, — результаты, даже отдалённо не напоминавшие поваленную в тысячах километрах от Архангельска тайгу.
Ещё один опыт, и ещё, и ещё… Титры бесстрастно сообщали высоту взрыва над землёй и мощность заряда. И та, и другая цифры постоянно росли. Причём, надо думать, далеко не все результаты попали на экран.
На последний взрыв не пожалели восьми тонн тринитротолуола. «Пятьсот пудов, — по привычке мысленно перевёл Леонид Алексеевич, глядя, как громадный серый аэростат поднимает вверх набитый дремлющей смертью ящик. — Однако…»
Объектом опыта тут служили уже не хворостинки — настоящий лес. Но, хотя молодые сосны и ели в нём не достигли своих взрослых размеров, результат оказался более чем скромен.
На этом, надо понимать, возможности экспериментаторов по увеличению груза взрывчатки, поднимаемой на высоту, иссякли. И фильм завершился — без каких-либо титров, даже без слова «КОНЕЦ». Мелькнули кадры склейки, экран потемнел, и через пару секунд зажглись большие люстры — вернее, сначала едва затеплились, помаленьку набирая яркость, оберегая сетчатку зрителей от светового удара…
Обсуждали фильм в расположенном неподалёку кабинете. В самом главном кабинете страны.
Кроме Леонида Алексеевича и хозяина, одетого в свой знаменитый на всю страну, на весь мир полувоенный френч, присутствовали ещё двое в штатском. Один из них — с резкими, словно топором вырубленными чертами лица — похоже, куда больше привык к генеральскому мундиру, чем к пиджаку и галстуку. На втором штатская одежда смотрелась уместнее — однако же и ему носить военную форму было не в диковинку.
— Мы пригласили вас, товарищ Кулик, чтобы услышать мнение главного в стране специалиста по данному вопросу, — сказал хозяин.
Сказал негромко, старательно приглушая резкий акцент, и всё равно получилось: «товарыш Кулык»…
— Скажите, товарищ Кулик, что-нибудь из сделанных вами находок позволяет заподозрить, что в девятьсот восьмом году над тайгой взорвалось нечто , созданное руками человека?
Борис Михайлович наблюдал, как учёный отвечает на вопрос Хозяина — мнётся, нервничает, перескакивает с одного на другое… Не лучшая манера поведения на совещаниях у генсека, тот привык, чтобы информировали его кратко, но исчерпывающе. Впрочем, настроение сегодня у Хозяина на редкость благодушное…
Нет, объяснял тем временем Кулик, подобных находок сделано не было. Частицы расплавленного металла, глубоко ушедшие в болотистую почву и разрушенные коррозией, находили. Чего, собственно, и стоило ожидать поблизости от места падения железно-никелевого метеорита. А затем — Борис Михайлович мысленно поморщился — учёный начал говорить о том, про что Хозяин вовсе не спрашивал. О газетной утке, запущенной четверть века назад американской жёлтой прессой: дескать, взрыв в далёкой Сибири стал результатом испытания чудо-оружия, созданного великим Тёсла, — исполинского электрического снаряда, пересёкшего океан и половину Евразии. Рассказал и о молодом человеке, несколько лет назад рвавшемся в экспедицию Кулика для проверки своей бредовой идеи: над тунгусской тайгой, мол, потерпел катастрофу межпланетный корабль, прилетевший из далёкого космоса (Леонид Алексеевич тогда отказал юноше-энтузиасту, посоветовав использовать бурную фантазию для написания фантастического романа). Естественно, делал вывод Кулик, и глупые фантазии заокеанских газетчиков, и бредни доморощенных недоучек всерьёз принимать нельзя.
— Тогда что вы скажете про это , товарищ Кулик?
Вождь неслышными, мягкими шагами подошёл к столу, развязал тесёмки папки — старинной, из пожелтевшего картона, явно дореволюционной — надпись ДЕЛО через «ять»…
Достал два сколотых скрепкой листка, протянул учёному.