С того дня, как дьякон уехал из Байисау, и до рождественского сочельника между Байисау и Тёмной рекой не было никакого сообщения из-за разлива реки, и печальную новость так никто и не узнал. Но к сочельнику погода улучшилась, ночью накануне вода в реке спала, и Гвюдрун не терпелось отправиться на праздник в Тёмную реку. Под вечер она начала наряжаться и вдруг услышала стук в дверь. Другая женщина, которая жила с ней, пошла открывать, но никого не увидела: на улице было и не темно, и не светло, месяц то прятался за тучами, то опять выглядывал. Когда она вернулась и сказала, что никого не увидела, Гвюдрун ответила: «Это за мной; наверное, мне пора». Она уже была полностью одета, ей оставалось только накинуть плащ. Она взяла плащ, в один рукав просунула руку, а другой набросила на плечо и придерживала рукой. Выйдя из дому, она увидела, что у дверей стоит Факси, а при нём человек, как ей показалось — дьякон. Что они сказали друг другу и сказали ли вообще, мы не знаем. Дьякон посадил Гвюдрун на коня, а сам сел впереди неё. Так они некоторое время ехали молча. И вот они добрались до Хёргау, а у её берегов был лёд. Конь споткнулся о льдину, шляпа дьякона съехала на лоб, и перед Гвюдрун блеснул голый череп. В тот же миг месяц выглянул из-за тучи. Тогда дьякон сказал:
Но она оробела и ничего не ответила. По другим рассказам, Гвюдрун приподняла его шляпу с затылка и увидела череп. Тогда она будто бы сказала: «Что есть, то и вижу». Как они ехали и о чём говорили — неизвестно, но вот они добрались до Тёмной реки и спешились у кладбищенских ворот. Тогда он обратился к Гвюдрун с такими словами:
Сказав это, он увёл коня, а она заглянула на кладбище. Там она увидела раскрытую могилу и сильно испугалась, но не растерялась и дёрнула за верёвку колокола в кладбищенских воротах. В тот же миг её схватили сзади, и ей повезло, что она не успела надеть второй рукав плаща: его так сильно рванули, что швы на плече лопнули, и на ней остался только тот рукав, который она успела надеть. Дьякон с обрывком плаща в руках рухнул в открытую могилу, и с обеих сторон его завалило землёй, только его и видали. А Гвюдрун всё звонила и звонила в колокол, пока хуторяне с Тёмной реки не пришли и не отвели её к себе домой: она так напугалась, что не смела ни уйти сама, ни прекратить звонить; она догадалась, что дьякон встал из могилы, хотя ей никто и не рассказывал, что он погиб. А потом она и сама убедилась в этом, поговорив с жителями Тёмной реки; они рассказали ей всё о гибели дьякона, а она им о своей ночной поездке. В ту же ночь, когда все легли в постель и погасили свет, дьякон опять пришёл к Гвюдрун, перебудил хуторян, и никто в ту ночь не сомкнул глаз. После этого Гвюдрун целых полмесяца нельзя было оставлять одну, каждую ночь кто-нибудь должен был сторожить её. Говорят, священнику приходилось сидеть у неё в изголовье и читать Псалтырь. Потом с запада, из Скагафьорда, привезли колдуна. Приехав на хутор, он велел выкопать за лугом большой камень и откатить его в низину. Вечером, с наступлением темноты, приходит дьякон и хочет пробраться в дом, но колдун оттесняет его в низину и читает заговоры и заклятия, пока мертвец не проваливается в землю. Потом колдун завалил его камнем, и под ним дьякон покоится по сей день. После этого ночные визиты в Тёмной реке прекратились, и Гвюдрун начала поправляться. Через некоторое время она вернулась домой в Байисау, но говорят, она уже никогда не была такой, как прежде.
Привидение из Фейкисхоулара
(Jón Árnason, 1956–1961, I)
На хуторе Фейкисхоуларе, близ Квальсау (Китовой реки), на Хрутафьорде, в старину была при церкви большая усадьба. Когда случилась эта история, там жил богатый и образованный бонд. У него была одна дочь на выданье, богатая невеста. В услужении у него жил молодой человек, очень способный, и ходили слухи, что он влюблён в хозяйскую дочь, — а она его не замечала. Как-то осенью из Квальсау в море отправился корабль на рыбную ловлю, и этот парень нанялся туда матросом. Причаливая, корабль разбился, и погибли двое матросов, в том числе и он. Море выкинуло их тела на берег, и их похоронили при церкви в Фейкисхоуларе. После этого в Фейкисхоулар стал ходить призрак того человека. Особенно часто на его ночные визиты жаловалась хозяйская дочь. Следующей весной хозяева Фейкисхоулара уехали на свадьбу в Битру, и на хуторе осталось мало народу. Нанятая незадолго до этого работница в хорошую погоду по ночам следила, чтобы овцы не забрели на тун. Хозяйская дочь хотела посторожить вместе с ней, но не смогла: её одолел сон, и она легла в кровать. Работница отогнала овец от туна, а потом пошла к церкви и забралась на крышу, потому что оттуда весь тун был хорошо виден. В руках она держала спицы и клубок ниток. Когда девушка влезла на стену церкви, она присела, и её взгляд упал на кладбище. И тут она видит: одна могила рядом с церковью открыта. Работница подумала: «Вот это новость!» — а поскольку она была смекалиста, то сообразила, что нужно сделать: привязала свой клубок за ниточку и спустила его в эту могилу, чтобы потом вытянуть обратно, когда ей вздумается. Она просидела там некоторое время, — и вот из дома на хуторе выходит человек, приближается к открытой могиле, не глядя на девушку, и собирается упасть в яму. Но тут он видит клубок и останавливается, смотрит на девушку и просит её вытянуть свой клубок. Она отвечает: «Нет! — и прибавляет: — Мне ещё надо с тобой поговорить». Он ласково упрашивает её, но ответ всё тот же. Наконец он согласился. Она твёрдо сказала, что не пустит его обратно в могилу, если он сперва не объяснит ей, кто он и за чем ходил. Он отвечает: «Делать нечего, придётся уступить тебе. — И рассказывает: — Я тот самый юноша, который этой осенью утонул в Китовой реке. При жизни я был влюблён в дочь здешнего хозяина и хотел делить с ней ложе, но она меня отвергла. Когда я умер, я часто ходил к ней, но только сегодня мне удалось осуществить своё желание, потому что она была дома одна. Она понесёт от меня дитя и родит сына, а сама умрёт при родах. Её сына воспитают дедушка с бабушкой, и он будет внешне во всём походить на меня. Ему легко дадутся науки. Дедушка пошлёт его учиться. В двадцать лет его рукоположат в священники, и свою первую мессу он отслужит здесь, в Фейкисхоуларе, и служба пройдёт великолепно. Но когда он после проповеди поднимет руки, чтобы благословить паству у алтаря, слова благословения обратятся в проклятие, такое страшное, что церковь со всеми прихожанами поглотит земля». Когда девушка услышала это пророчество, она спросила: «Неужели нет способа предотвратить такую беду?» — «Есть, — ответил покойник. — Единственный способ — пронзить моего сына освящённым кинжалом в тот самый миг, когда он повернётся от алтаря к пастве и соберётся вместо благословения сказать проклятие. Потому что, едва первые слова проклятия слетят с его губ, все слушатели замрут на месте, как громом поражённые, и никто не шевельнётся, чтобы хоть что-нибудь сделать. А если пронзить его раньше, он исчезнет и от него ничего не останется, кроме трех капель крови на ризах в тех местах, куда попала святая вода при крещении. Через некоторое время здешний хутор и церковь сгорят дотла, и никто не сможет сказать отчего. А потом этот край обезлюдеет, и больше здесь никогда не будет никакого жилья, кроме одной крошечной хижины». Когда покойник завершил своё пророчество, девушка вытянула клубок за нитку из могилы, а покойник пропал, и могила закрылась. Всё, что сказал покойник, сбылось. Девушка тайком велела записать его рассказ или пророчество на случай, если она сама не доживёт до этой поры. Но она дожила до того дня, когда сын хозяйской дочери кончил курс наук и стал пастором. Когда он должен был служить свою первую мессу в Фейкисхоуларе, она пошла в церковь. Её муж был там дьячком и сидел к северу от алтаря. Под одеждой у него был острый кинжал, закалённый в святой воде, и он пронзил им пастора насквозь в нужный миг. Тот пропал без следа, от него остались только три капли крови. Через некоторое время церковь и хутор в Фейкисхоуларе сгорели, а жители вымерли во время чумного поветрия.
44
Призрак употребляет такую нестандартную форму от имени «Гвюдрун» по следующей причине: первый компонент этого имени созвучен слову «Guð» (Бог), а существо, принадлежащее миру нечисти, не может произнести имя Бога. На самом деле осмысление этого имени, да и других исландских имен с аналогичным первым компонентом, как имеющих отношение к Богу, — позднейшая народная этимология; в действительности имя «Guðrún» этимологизируется так: первый компонент «guð» — «gunnr» — «битва»; второй компонент «rún» — «женщина» (поэтический синоним).