Настало время заканчивать предисловие… Не люблю я долгих размусоливаний! Так сложно всегда начинать новую страницу книги и жизни! Я отдаю миру своё творение, свою боль, и будь что будет! Мне хочется верить, что вложив в эту книгу часть себя, мне удалось эту самую часть сохранить, отпустить. Я хочу также верить в то, что Книги – это птицы, улетающие прочь, на свободу из темниц, в которых томятся их создатели. Я отпускаю свою птицу с замиранием сердца, ожидая, выживет ли она в свободном холодном мире.
Посвящается моему незабвенному другу – Монтикову Тимуру Эдуардовичу. Вечному свету и тоске моей души…
«…Книга о Сне первом и последнем…»
1
«Где это я?» – пронёсся внезапно пронзивший, как кинжал, мою голову вопрос. Вдох наполнил лёгкие зловонным солёным воздухом. Кислорода не хватало, так что, несмотря на отвращение, моё дыхание углубилось, участилось, и я растворился в палитре тошнотворных запахов.
Со всех сторон меня окружал непроглядный мрак, и понять, закрыты были мои глаза или открыты, возможно было, лишь опираясь на ощущения и осязание. Поискав руками вокруг, я обнаружил, что поверхность подо мной была влажной и жутко холодной. Я лежал на спине.
«Нельзя здесь оставаться!» – вырвалось невольно из моих уст. Сделав над собой усилие и приподнявшись, я встал, покачиваясь, на ноги и, вытянув руки, принялся искать пределы окружившей меня тьмы. Скользя и спотыкаясь, шёл я, как лунатик, по мокрому неровному полу. Смотреть вокруг было бесполезно, но я всё же вертел головой в разные стороны и всматривался в кромешную тьму. Помещение, в котором я оказался, не должно было быть большим и, наверняка, имело какие-то границы. Тем не менее мне мнилось, что я бреду уже целую вечность и мои руки никогда не встретят сопротивления, а так и будут тянуться всё дальше и дальше в непостижимую, неосязаемую пропасть.
Вскоре мои ладони неожиданно уткнулись во что-то липкое и тотчас оказались запачканы неизвестной субстанцией. Влекомый любопытством и в то же время как-то произвольно, я поднёс одну из рук к носу, и в тот же миг мой желудок едва не вывернуло наизнанку. Но в тот момент важнее всего было выбраться оттуда, так что я принялся ощупывать находку. Изучив поверхность, я понял, что передо мной была стена, сплошь покрытая плотным слоем густой слизи. Мне вдруг стало не по себе. Горло сдавил ком, а грудную клетку словно зажало в тисках, стало трудно дышать, и в порыве эмоций я бросился искать выход. Как свободная доселе птица, внезапно пойманная, бьётся о стенки своей тюрьмы, кидался я из стороны в сторону, вновь и вновь поскальзываясь, падая и калеча хрупкое тело. Беспорядочный стук сердца затмил собою мёртвую тишину, а содрогавшиеся от адреналина руки искали хоть какую-нибудь лазейку в стене, но всё было тщетно. Я замер.
Мгла грозно смотрела на меня, ужас наполнял мою душу, а отчаяние поглощало мой разум. От безумной тревоги у меня закружилась голова, и я рухнул на пол. Мысли о происходящем накидывались, словно звери, жаждущие свежей крови, но рассудок, всё ещё не покинувший меня, гнал этих демонов, несущих с собой на крыльях абсурда лишь боль и страдание всему разумному во мне. В этом должен быть смысл!» – безнадёжно кричал я раз за разом, отпугивая губительные чёрные мысли, пока не сорвал голос. Чувство беспомощности угнетало и злило меня.
Проснувшийся во мне гнев помог подняться на ноги, и вскочив, я принялся что было сил бить в стену. Несмотря на всю тщетность моих попыток изменить своё положение, несмотря на осознание этой тщетности, каждый удар одарял меня неким неуловимым, призрачным чувством свободы, и поначалу мне становилось всё легче и легче. Сама наличность хоть малого, пусть и ничтожного, но шанса на сопротивление, на бунт, придавала мне новых сил для новых ударов.
Довольно быстро мои руки превратились в кровавое месиво, но я чувствовал наслаждение расточителя в этом последнем рывке к свободе. Измождённый, я упёрся в стену спиной и, обессилев, съехал вниз. Помещение тотчас залилось безрассудным хриплым смехом. Хохот так и рвался из моей груди, вызванный целым комком пёстрых эмоций, не поддающихся внятному объяснению. Вероятно, то был смех поражения. На душе было горько, но вместе с тем меня смешила вся нелепость происходящего. Пока я так смеялся, оно виделось мне всего лишь глупым представлением, в котором я являлся единственным актёром и зрителем.