Водорез «Мелкарта» протаранил весла левого борта римской галеры, и при соприкосновении с упрочненным носом судна они ломались, словно тонкие веточки.
— Бросай! — Голос Гиско перекрывал треск ломающегося дерева.
Стрелы летели прямо сквозь поручни вражеского корабля — короткая дистанция позволяла лучникам точно прицеливаться и стрелять практически горизонтально. На палубе триремы заполыхал огонь, и панические крики смешались со стонами раненых.
«Мелкарт» прорвал строй римлян, и перед ним теперь расстилалось открытое море. Гиско приказал вновь задействовать весла левого борта, а сам бросился на корму, чтобы посмотреть на ущерб, который его корабль нанес римской галере, осмелившейся бросить ему вызов.
— Разворот! — автоматически скомандовал он, не отрывая взгляда от боевого порядка римлян и ожидая увидеть другие карфагенские галеры, прорвавшие вражеский строй.
* * *— Бросай! — крикнул Септимий.
Двадцать гастатов его отряда одновременно метнули пилумы, и град копий обрушился на карфагенян на баке галеры, располагавшейся во вражеском строю прямо напротив «Аквилы». Корабли разделяло тридцать ярдов, и расстояние между ними стремительно сокращалось. Септимий почувствовал, как наклонилась палуба под его ногами — нос «Аквилы» нацелился прямо на нос врага. Центурион приготовился к удару, крепко стиснув ремни своего скутума.
Столкновение двух почти одинаковых судов привело к потере скорости обоих. Гребцов сорвало со скамей, и ритм их движений нарушился. Полетели абордажные крючья, и мгновенно натянутые веревки притянули галеры друг к другу.
— Опустить «ворон»! — крикнул Септимий.
Тридцатишестифутовый трап перекинулся через разделявшее суда пространство, сломав бортовые поручни вражеской галеры, и шипы глубоко вонзились в истертые доски палубы. Септимий не мешкая бросился вперед. За ним с боевым кличем последовали легионеры. Внезапное нападение ошеломило карфагенян, но вскоре они опомнились и бросились вперед, выкрикивая имя своего бога войны.
Легионеры мгновенно реагировали на краткие команды — каждое их движение было отточено годами тренировок. Уже через несколько секунд перед ними образовалась непроницаемая стена из сомкнутых щитов, о которую разбилась атака карфагенян.
— Вперед! — скомандовал Септимий, перекрикивая шум битвы.
Легионеры двинулись на противника. При каждом шаге они выдвигали вперед щиты, медные утолщения в центре которых отталкивали врагов и отражали удары. В узкие просветы между щитами проникали гладии, ранившие и убивавшие безликого врага, и крики боли смешались с ревом бессильной ярости, направленной на безжалостную стену из щитов. Первые ряды римлян состояли из двадцати принципов, и их физическая сила вела за собой остальных легионеров. Упавших на палубу раненых карфагенян тут же добивали молодые гастаты, не знавшие пощады к врагу. Через пять минут римляне уже очистили бак, оставляя после себя лишь мертвые тела, и враг дрогнул.
— Наша взяла, — с облегчением произнес Дуилий, с кормовой палубы наблюдавший за неудержимым наступлением легионеров.
Аттик не ответил. Повинуясь инстинкту моряка, он внимательно следил за тем, что происходит вокруг галеры. Картина на борту карфагенской триремы, взятой на абордаж «Аквилой», повторялась везде — «ворон» явно склонил чашу весов в пользу римлян. Не всем римским галерам удалось добиться успеха с первого раза, и Аттик наблюдал за шестью дуэлями, развернувшимися позади боевого порядка римлян. Галеры маневрировали, пытаясь протаранить противника или взять его на абордаж. Столб дыма поднимался в небо с горящей римской триремы, и в воздухе разнеслись отчаянные крики матросов.
Громкий треск заставил Аттика повернуться. Карфагенская квинквирема протаранила незащищенный борт римской галеры, которая застыла неподвижно, — ее «ворон» вонзился в палубу взятого на абордаж корабля, на котором шел бой. Удар был такой силы, что трирема подпрыгнула, а шестифутовый таран квинквиремы полностью вошел в корпус более легкого судна, которое оказалось прижатым к волнорезу карфагенской галеры. Трирема едва не опрокинулась, и Аттик видел, как нескольких матросов сбросило за борт в бурлящие волны.