… Нет, — они, конечно, пытались решить проблему амазонок привычными средствами. Например, объявив всемирный референдум.
Координационный Совет Кругов Обитания отнюдь не был мировым правительством: он лишь согласовывал и увязывал между собой волеизъявления групп или отдельных людей. Не было у Совета ни армии, ни полиции, ни судей, ни тюрем. До сих пор одной только располагал он властью: через информсеть узнавать мнение по вопросу, для Совета неразрешимому. Если миллиарды опрошенных приходили к единому мнению, Великий Помощник принимал так называемый совокупный импульс и выполнял волю человечества. Впервые проведенный референдум лет пятьдесят тому назад торжественно похоронил проект изменения системы океанских течений — последний из «великих преобразовательных проектов». Помощник бесследно уничтожил чудовищную энергоустановку…
А в году нынешнем, на исходе мая, в домашних приемопередатчиках ииформсети — видеоклубах — сначала явилась образцово красивая дикторша и задала вопрос от имени Совета, затем тот же вопрос загорелся яркой, настойчиво мерцающей надписью: ЧТО ДЕЛАТЬ С ОБЩИНОЙ АМАЗОНОК?
Дикторша говорила вроде бы неоспоримые вещи. Если есть на свете неравенство, то это неравенство личных качеств: способностей, интеллекта, психозпергетики. Любая попытка вернуться к разделению по групповым признакам — национальным, расовым, половым — может воскресить глубоко схороненные, позорные для разумных существ распри. Сегодня амазонки трубят о врожденной нравственной неполноценности мужчин. А завтра найдутся умники, которые «докажут», опираясь на данные этногенетики или, скажем, ноосферного резонанса, что чернокожие эволюционноо ограниченны, а белые созданы, чтобы быть пионерами прогресса…
Теперь зрители могли одним четким мысленным представлением — Великому Помощнику слов не требовалось — навеки снять проблему амазонок. Вплоть до крайнего решения: упразднить общину, рассеять «мятежниц» по Кругам Обитания и не дать им собраться вновь…
В том, что после референдума наступит ясность, ни один из членов Совета не сомневался.
… — Нам предстоит решить не один вопрос, а два! — с упорством педанта сказал Вилар. — Первый — о судьбе общины: быть ли ей вообще? Второй: если мы не распустим амазонок, то позволим ли им создать внеземную колонию?
— Прецедент на сто тысяч лет вперед! — весело воскликнул Нгале. — Человечество начинает размножаться черенками? Я заранее согласен!
— Даже если из черенка вырастет дерево с ядовитыми плодами? — язвительно спросил Роже.
Петр, любовавшийся дикой красотой скалы с притулившимся под обрывом ветхим тибетским монастырем, подумал: как легко здесь читать чужие мысли! Должно быть, в этих местах, в отстоявшейся веками ноосфере высокого отрешенного духа, легче проявлялись предельные способности. Сейчас он отчетливо видел ауру Роже, пронизанную желто — красными вспышками смятения, и даже смутно различал картину, волновавшую сочлена комиссии… Целая планета во власти технотронного матриархата; мужчины, сведенные к положению безгласных рабов, покорных зачинателей потомства. А что дальше? Через столетие, через пять, когда умножатся звездные колонии — «черенки» Кругов? Флотилии звездолетов с женскими экипажами, утверждающие в Галактике принципы высшей женственности… и, наконец, когда — нибудь — прямое столкновение с «агрессивным миром мужчин». Пожалуй, Роже излишне сгущает краски. Но это все же лучше, чем беззаботность Нгале…
Настойчивые призывы по информсети пропали втуне. Референдум не состоялся. Подавляющее большинство землян вообще не думало о какой — то там шутовской женской общине. Те же немногие, кто хоть как — то откликнулся на вопрос Совета, мыслили однозначно и кратко: «Оставьте их в покое, пусть делают, что хотят!»
Наплевательское молчание миллиардов лишний раз заставляло Совет прислушаться к отчаянным призывам «школы распада». Ее сторонники, жившие в своеобразном фаланстере[17] под Киото, утверждали, что человечество перестает быть единым целым. Да и что сегодня может соединить… даже не народ, а десять или двадцать тысяч человек? Раньше люди делали совместную работу, вынужденно сближала и жизнь в городах. Теперь нет разделения труда — единая техноэнергосфера, подчиненная Великому Помощнику, оставила человеку лишь чистое творчество, — да и города благополучно скончались, кроме памятных и заповедных… Живя в самом глухом углу вновь одичавшей Земли, можно получить какие угодно сведения, предметы, материалы, энергию. Поскольку нормой является созидание, — большинство «нетворцов» попросту вымерло от наркомании и других излишеств, — люди используют свое могущество исключительно в благих целях. Но личность, вырванная из общения, капсулируется: возникает сверхиндивидуализм, нечеловеческая изощренность. Люди — вселенные; люди, каждый из которых думает и говорит на языке, понятном ему одному, и становится, по сути, отдельным биовидом… Ни один аскет — отшельник или индийский садху не были столь отделены от мира, как наш современник, сидящий, допустим, во льдах Гренландии и ставящий там какие — нибудь опыты с расходом триллионов киловатт. Ну разве что выберется в свой любимый ресторанчик на берегу Сены, исторический заповедник Париж, съест там порцию устриц и луковый суп, поболтает с парой — тройкой таких же затосковавших творцов — одиночек (если поймут друг друга), послушает пение видеофантома Мориса Шевалье, завершит обед крепчайшим кофе — разумеется, уже в одной из кофеен Стамбула — Константинополя — и скорее домой, скручивать штопором бытие… Коллективы (кроме временных, ученических) сохраняются только в десантных лагерях да на орбитальных станциях периферии Кругов. Вместе держатся театральные и цирковые труппы, оркестры, некоторые школы художников — но это капли в море. Есть попытки сознательно противостоять распаду: профессиональные цехи и корпорации, клубы, движения (вроде «естественников» или «Второго Ренессанса»), родоплеменные поселки, Большие Дома… Однако их вес в масштабах Кругов Обитания невелик, а грядущее — смутно.
… — Они уже хотя бы выбрали, где поселиться? — спросил Нгале.
Петра все больше раздражало, что коллеги по комиссии пытаются спрятаться за его спину. Бессознательно, но пытаются. Вон какие световые ручьи текут от его нимба к чужим! Сдержавшись, он сказал:
— Выбрали, понятное дело. Для этого гоняли два разведывательных корабля. Координаты у меня записаны: планетка прелесть, просто рай, вроде Аурентины.
— А теперь, значит, заказали ковчег, — не без одобрения кивнул Нгале.
— И ничего мы не сможем с этим поделать! — повысил голос Роже. — Ни — че — го! Надо воскресить вымершего зверя, называемого «общественным мнением» — а как мы этого добьемся? Как раскачаем этих чертовых эгоцент — риков?..
Снова Петр взглянул в окно. Скала над крошечным, в два этажа, под плоской крышей монастырем, ржаво — коричневая, иссеченная трещинами, казалась особенно плотной, резко — вещественной на фоне сизых потусторонних хребтов. Фиолетовой каймой были очерчены миллионнолетние снега. За голыми корявыми соснами ближнего отрога над вишневым морем заката медузами плыли три белых призрачных пика.
Нет, знали ламы, где поселиться, и мы правы, поставив тут дом для собраний комиссии Совета. Хорошо, остро думается на земле Авалокитешвары[18] … И раздражение куда — то уплывает, рассеивается, как отблески снежных медуз при наступлении ночи. Выбрали меня в качестве громоотвода — ладно, пусть так и будет, значит, такова моя роль.
— Есть идея, — сказал Петр.
5
К радости Николь, поездка от речного порта не разбудила Сусанну: девчушка все так же спокойно спала в своем мешке, притороченном за спиной матери.
Николь огляделась. Конь ее стоял на вершине странного, правильно закругленного холма. Холм был покрыт мягкой, не знавшей покоса травой и сидел, будто нарочно насыпанный, среди пологого склона лесистой горы. Гряда, синевшая в предвечернем мареве, подковой охватывала зеленую равнину, где нарезанные квадратами поля сменялись кудрявой шкурой леса и блестели пруды.
17
Фаланстер — поселок равноправных тружеников, ячейка справедливого общества, придуманная французским утопистом Ш. Фурье.