- Невероятно, - прошептала она.
- Что? - Гарденер подался вперед. Он сомневался, правильно ли он расслышал.
- То, что оно.., то, что оно может делать.., то, что оно еще сделает...
Она разговаривает во сне, решил Гарденер, однако встревожился. Властное выражение снова появилось на ее лице. Вернее, не на самом лице, а где-то внутри нее, где-то под кожей.
- Ты должен найти это... Думаю, это как раз для тебя...
- Найти что?
- Посмотри в саду, - ее голос прерывался, - ты заметишь. Мы закончим копать вместе. Увидишь, это решит.., все проблемы... Гарденер склонился над ней:
- Что именно, Бобби?
- Сам увидишь, - повторила Бобби и заснула, едва договорив до конца.
2
Гарденер снова двинулся к телефону. Занято. Он попробовал снова, но на полпути передумал; вместо этого он подошел к креслу-качалке. Сначала надо бы осмотреться, подумал он. Осмотреться и попробовать решить, что надо делать и что все это значит.
Сглотнув, он почувствовал боль в горле. Его лихорадило, и, как он подозревал, болезнь уже делала свое дело. Это было уже не просто недомогание; он просто валился с ног.
Невероятно.., что это.., что оно может сделать...
Он сидел в кресле и размышлял. Надо бы выпить горячего крепкого кофе и принять полдюжины таблеток аспирина. Собьет температуру, на какое-то время снимет озноб и головную боль. Может быть, перестанет клонить в сон.
...Что оно еще сделает...
Гард закрыл глаза, пытаясь разобраться в своих мыслях. Надо собраться с мыслями, вот только бы не заснуть; ему, впрочем, никогда не удавалось заснуть сидя... Сейчас самое время появиться Питеру; пришел бы посмотреть на старого приятеля; как правило, пес вскакивал к Гарду на колени и лизал руки и лицо. Так было всегда. Питер никогда не изменял своим привычкам. Будь я проклят, если засну. Только пять минут, не больше. Нет вреда - нет вины...
Ты должен найти это. Думаю, это как раз для тебя, Гард...
Почти сразу дремота Гарденера перешла в сон, глубокий, как обморок.
3
Шшшшшшшшшш...
Он не спускал глаз со своих лыж: две узкие прямые полоски коричневого дерева скользнули по лыжне; огромная скорость, с которой он несся по снегу, почти загипнотизировала его. Он даже не осознавал, что впал в самогипноз, пока голос, прозвучавший слева, не сказал:
- Есть все-таки одна вещь, которую ты, ублюдок, никогда не удосуживался напомнить твоим дерьмовым коммунистам на антиядерных митингах: за все тридцать лет мирного развития атомной промышленности не было ни одного прокола.
На Теде был свитер грубой вязки и поношенные джинсы. Зависть берет, когда смотришь, как непринужденно и легко он скользит на лыжах. Гарденер, напротив, еле ковылял.
- Сейчас врежешься, - сказал голос справа. Гард оглянулся и увидел Трептрепла. Трептрепл, похоже, начинал разлагаться. Его жирная физиономия, всегда багровевшая от выпивки к концу застолья, теперь обрела оттенок желтовато-серых занавесок, висящих на грязном окне. Мясо начинало отделяться от костей, обвисать; кожа потрескалась. Трептрепл отдавал себе отчет, какое жуткое впечатление он производил на Гарденера. Затронутые тлением губы расползлись в улыбке.
- Так вот, - сказал он, - я, между прочим, умер. И умер, действительно, от сердечного приступа. Несварение здесь ни при чем; желчный пузырь - тоже. Меня прихватило минут через пять после твоего ухода. Вызвали скорую, и санитарам кое-как удалось снова запустить мое сердце. Правда, я все равно отдал концы по дороге в клинику.
Его улыбка стала чем-то напоминать широко раскрытый рот дохлой форели, валяющейся на берегу отравленного озера.
- Я умер, ожидая светофора на Сторроу Драйв, - пояснил Трептрепл.
- Нет, - прошептал Гарденер. Это... Это как раз то, чего он всегда боялся. Вот он - заключительный неотвратимый результат пьянства.
- Да, - настаивал покойник, в то время как они неслись вниз по холму, стремительно приближаясь к деревьям. - Я позвал тебя в гости, напоил и накормил, а ты отплатил за это, убив меня в пьяном споре.
- Пожалуйста.., я...
- Что ты? Что ты? - раздалось слева. Пестрые олени на свитере Теда исчезли. Вместо них появились желтые символы - предупреждение о радиоактивном заражении. - Ты ничто, вот что ты! Интересно, что же думают ваши современные луддиты о том, куда деваются все радиоактивные выбросы?
- Ты меня убил, - бубнил Трепл справа, - но ты за все заплатишь. Ты врежешься и разобьешься, Гарденер.
- Ты думаешь, что мы это подцепили в стране Оз? - застонал Тед. Внезапно мокнущие язвы покрыли его лицо. Губы растрескались, вспухли и начали гноиться. Один глаз затянула молочная пленка катаракты. С нарастающим ужасом Гарденер замечал все симптомы последней стадии лучевой болезни.
Желтый рисунок на свитере Теда почернел.
- Ты разобьешься, можешь мне поверить, - угрожал Трептрепл, - разобьешься насмерть.
Гарденер закричал от ужаса; закричал совсем как тогда, когда стрелял в свою жену. Незабываемый оглушительный выстрел... Затем он видел, как Нора медленно заваливается на разделочный столик, прижимая руку к щеке, жестом, выражающим крайнее удивление.
- Бог мой! Я никогда!.. - кровь хлынула сквозь пальцы; тогда-то он сделал отчаянную попытку убедить себя, что это всего лишь кетчуп. - Успокойся, это просто кетчуп. Потом он истошно завопил, так же, как и сейчас.
- Если уж мы затронули эту тему, твоя ответственность за все содеянное закончится на склоне этого холма; помнишь, где ты катался, - кожа на лице Теда трескалась и отваливалась. Волосы выпадали в считанные секунды. Постепенно рот расходился в такой же, как у Трепла, оскал. Теперь, когда ужас дошел до предела, Гарденер заметил, что его лыжи несутся по склону независимо от его желания.
- Ты же знаешь, что тебе не остановить нас. Это никому не удавалось; и не удастся. Как видишь, ядерное оружие тоже вышло из-под контроля. Еще давно.., да, где-то с 1939-го, если я не запамятовал. Мы достигли критического объема к 1965-му. Процесс пошел. Скоро все взорвется.
- Нет... Нет...
- Ты высоко поднялся, но чем выше поднимаешься, тем больнее падать, поучал Трепл. - Убийство того, кто тебя принял в своем доме, - худшее из убийств. И теперь ты разобьешься... Разобьешься!..
Как это верно! Он пытается свернуть, но лыжи упрямо несутся к деревьям. Теперь он снова увидел старую корявую сосну. Тед и Трептрепл исчезли; его осенило: а что если они и есть Томминокеры, Бобби?
Перед его глазами снова оказалась красная полоска, пересекающая шершавую кору.., все ближе, ближе. Он беспомощно несется прямо к дереву.., мало-помалу он осознает, что дерево оживает и стремится поглотить его. Остальные деревья, казалось, расступались перед ним, давая дорогу; теперь красная полоска превращалась в контур губной помады, окаймляющий черную, бездонную, гнилую пасть; казалось, он слышал, как завывает ветер, там - внутри, и
4
в этот самый момент он не проснулся, как того следовало ожидать - принято считать, что даже наиболее невероятные сны воспринимаются как реальность, они имеют даже свою потустороннюю логику; однако этот сон был нереален, не мог быть реальным. Просто, на его место пришел другой сон. Так часто случается.
На сей раз ему снилась его старая лыжная передряга - второй раз за день, можете себе представить? Только на этот раз, дерево, в которое он должен был врезаться, превратилось в огромную пасть, намеревавшуюся поглотить его. Он проснулся в старом кресле-качалке, слишком измученный, чтобы заметить, что его горло настолько воспалилось, что, казалось, его натерли наждаком.
Гарденер вспомнил: "Вроде бы я собирался сварить кофе и принять аспирин. Почему я не сделал это?" Он хотел встать, но тут Бобби открыла глаза. Должно быть, он еще спит, иначе чем же объяснить зеленоватое свечение, льющееся из глаз Бобби. Гарду вспомнились рентгеновские лучи, исходящие из глаз Супермена в комиксах. Однако свет, льющийся из ее глаз, напоминал зеленоватые болотные огоньки; обычно так светятся светляки в гнилушках... Что-то не так, слишком уж похоже на огни Святого Эльма, возникающие на мачтах в жаркие, влажные ночи.
Бобби медленно села и осмотрелась.., перевела взгляд на Гарденера. Он чуть было не сказал ей: "Пожалуйста, не свети на меня".