Еще пример. «Плавающие, путешествующие, недугующие и страждущие» были и есть всегда. Люди путешествуют, болеют и страдают. Но мы давно забыли о том, что на свете есть «плененные». Миллионы, побывавшие в немецком плену, подернулись пленкой забвения, неизбежного со временем. Пленники душманов в Афгане или похищенные бандитами были в уме и памяти, но плохо вязались со словами ежедневной мирной ектении. «Плененных» нет, если нет большой войны. И вот она пришла. Настали времена, когда плен стал массовой повседневностью. И не только плен, а и все его атрибуты: пытки, голод, сексуальное насилие, смерть без погребения или погребение без молитвы и памятного знака.
Новороссия. Белая Книга еще не написана, но кто хочет знать, тот уже много узнает. Прежде Гааги узнает о молотках, бьющих по пальцам; об электрошокерах; о маньяках и бывших рецидивистах среди надзирателей; о том, как они пьяные спускаются к жертвам в подвал; о методичном избиении пленных, невзирая на пол и возраст. И значит, слова мирной ектении, произносимые долгими годами по привычке и потому, «что так написано», вдруг обрели плоть и кровь. Нам есть о чем думать и есть что помнить, произнося сегодня эти слова.
Я пишу эти строки с одной мыслью, с одной идеей. А именно: слова Богослужения живы. Как Ж ив Господь, так живы и слова служб, славящих имя Его. Священник, монах или мирянин, произнося и слыша привычные слова день за днем и год за годом, могут всякий раз слышать их по-новому. Недавно, совершая одно из очередных Богослужений, с силой и, быть может, впервые (а ведь тысячи раз их слышал!) сжали сердце мое слова прошения «о избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды». Народ, стоящий у диакона за спиной, стиснут скорбями и нуждами. Потому-то он и стоит в храме у диакона за спиной. Сжимаемая вода поднимается вверх, а скорбящая душа возводит очи к Богу.
Скорби – это не нужды, и нужды – не скорби. Различать надо. Есть люди, у которых нет нужд (есть деньги, жилье, положение и всё прочее), но есть скорби (непослушные дети, загулявший супруг, вредные соседи и проч.). Есть люди, у которых есть всё вместе: и скорби, и нужды. Невозможно иметь нужды (долги, бездомность, болезни, требующие средств) и не иметь при этом скорбей. Что же до гнева, то мне сдается – не о нашей психованности и гневной несдержанности здесь говорится. Речь идет о гневе Божием, проливающемся на согрешающих людей в виде потопов, техногенных катастроф, социальных потрясений и прочих масштабных несчастий, в действии которых угадывается смиряющая и карающая временным наказанием Десница Вседержителя. Всё это вместе – скорби (печали и неприятности), смиряющий гнев Создателя по отношению к обезумевшему творению и нужды житейские – составляют фон… нет не фон – суть нашей жизни. И от всего этого мы просим ежедневно нас избавить.
Надо быть внимательней. Надо вместить сердце в краткие, но великие слова. Пусть ты лично сегодня не чувствуешь ни скорбей, ни нужд, ни гнева. Но ты понимать обязан, что в нуждах и скорбях тонет всё человечество и молнии справедливого гнева блестят над ним. Значит, нужно молиться внимательно, молиться в состоянии сердечной связи со всем страдающим миром. Богослужение дает нам такую возможность.
Службы наши живы так же, как Жив Господь, воспеваемый в них. Как хочется, чтобы все омытые Крещением люди чувствовали это всем сердцем.
7 сентября 2015 г.
Бунт, а не бегство
Мысль, которую я собираюсь произнести, пришла ко мне во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины. И не только Родины, но и всего человечества, потому что и эта тревога доступна отдельно взятому сердцу. Впрочем, тревога не только о таких громадных величинах, как Родина и человечество. Есть тревога о человеке вообще, о ближних и дальних. О том последнем человеке, который смотрит на звезду и моргает. Которого не любил Заратустра за то, что тот всё округ себя делает маленьким. Это было во дни тревоги также и о собственной бессмертной душе, и во дни сомнений в ее бессмертии, ибо и такие сомнения могут быть у сердца. Среди всего этого мучения, не видного глазу, легла мне на душу мысль, прохладная и ясная, как Гедеонова роса. Вот она, собственно: самое красивое, что есть в мире, – это монашество. И не только красивое, но и самое свободное, самое дерзновенное, самое умное.
Монашество как идея, ставшая фактом и локализовавшаяся в Афоне и Соловках, в Д ивеево и на Валааме. Но не только исторически явленное монашество, а и способность возникнуть всюду, хоть бы и в пустынях Аризоны, где только есть христианская честность и христианская смелость вместе с последовательностью и желанием принести всю жизнь в дар Христу.