— согласно твоему же личному делу — у тебя нет ни нужной квалификации, ни опыта.
Компьютер сумел так подобрать слова, что простая констатация факта превратилась в упрек.
— Когда нам пришлось пройти через двиндлар, — упрямо продолжал Сердженор, — у меня было столько же опыта, сколько и у тебя, Уэкоп. И я хочу получить доступ к иллюминаторам.
— Я не возражаю, — спокойно ответил Уэкоп, — несмотря на то, что просьба необычная.
— Хорошо! — Сердженор поднялся на ноги и посмотрел вниз на Гиллеспи.
— Ты идешь?
Гиллеспи кивнул и встал. Плечом к плечу они покинули комнату наблюдений и направились к лифту. Когда они проходили мимо жилых отсеков, к ним присоединился Майк Тарджетт, который, казалось, почувствовал, куда они направляются. Они добрались на лифте до первой из компьютерных палуб, где в тысячах металлических шкафчиков хранились геогностические данные, потом поднялись по редко используемой лестнице, ведущей к центральному процессору Уэкопа.
Массивные герметичные двери приветливо раздвинулись, пропуская их в круглую в сечении галерею, ведущую к огромному клубку разноцветных кабелей
— чудовищно сложному спинному мозгу, соединявшему «голову» «Сарафанда» с его «телом». Сам компьютер располагался над ними за люками прочнейшего сплава. Их могли открыть только команды техобслуживания на одной из баз. В четырех одинаково удаленных друг от друга точках вокруг галереи располагались круглые иллюминаторы, дающие возможность визуального осмотра окружающей обстановки. Конструкторы космического корабля старались проделывать как можно меньше отверстий в герметичной оболочке, и в случае с Марк Шесть они неохотно предусмотрели всего лишь четыре небольших прозрачных иллюминатора в той части корабля, которая могла бы быть мгновенно изолирована от других уровней.
Сердженор подошел к ближайшему окошку, взглянул в него и ничего не увидел кроме мужского лица, пристально всматривающегося в него. С минуту он разглядывал собственное отражение, тщетно пытаясь увидеть что-нибудь сквозь него, а потом попросил Уэкопа выключить внутренний свет. Спустя мгновение палуба погрузилась в темноту. Сердженор изо всех сил вглядывался в круглый зрачок иллюминатора. Ему показалось, что темнота походит на врага, который лежит в засаде и вот-вот нападет.
— Снаружи ничего нет, — прошептал Тарджетт, расположившийся у другого окошка. — Как будто мы утонули в дегте.
— Я могу заверить тебя, — неожиданно заговорил Уэкоп, — что окружающая среда куда прозрачнее межзвездного пространства. Количество атомов материи на кубический метр равно нулю. В таких условиях мои телескопы могли бы идентифицировать галактику в радиусе миллиона световых лет. Но здесь нет галактик, которые можно было бы определить.
— Уэкоп, включи, пожалуйста, свет.
Сердженору было стыдно. Если бы он мог извиниться перед компьютером за то, что усомнился в его словах! Он немного успокоился, лишь когда вновь ярко загорелись лампы, и на стекла встали ставни, создавая призрачное ощущение уюта.
— Что ж, мы живы — по крайней мере, я так полагаю — но ЭТО, по-моему, хуже смерти, — хмуро произнес Тарджетт. Он поднял руки и недоверчиво оглядел их.
Гиллеспи с любопытством покосился на него.
— Дрожат?
— Нет, пока нет. Один из древних философов-классиков — кажется, это был Кант — описал ситуацию, несколько похожую на нашу. Он утверждал, представьте, что во всей вселенной нигде ничего нет. Есть только человеческая рука. Смогли бы вы определить, левая это или правая? Его ответ был, что, да, смогли бы. Но он ошибался. Позднейшие философы приняли во внимание идею вращения через четырехмерное… — Тарджетт умолк, и его мальчишеское лицо, казалось, мгновенно состарилось. — О, великий Боже, что же нам делать?
— Нам ничего не остается делать, как ждать дальнейшего развития событий, — сказал Сердженор. — Десять минут назад мы думали, что с нами покончено.
— Это совсем другое дело, Дейв. Нет больше внешних факторов. Во вселенной ничего не осталось, кроме нас самих.
— Это напоминает мне, — непреклонным голосом заявил Гиллеспи, — что нам надо созвать еще одно собрание, как только все протрезвеют.
— Стоит ли устраивать еще одно собрание? Кажется, мы только этим и занимаемся, а, может, лучше, позволить им продолжать пьянку?
— Алкоголь — ценная штука. Когда мы уходили, они перешли на ликеры. А знаете, парни, ликер — это пища. В нем масса калорий, и его следует распределять так же как и все остальное.
Собрание было назначено на полночь по корабельному времени, что оставляло Сердженору два часа на размышления о голодной смерти, смерти от одиночества в пустом и черном пространстве, в лучшем случае — смерти от недостатка духовной пищи. Не желая возвращаться к себе в каюту и предаваться грустным размышлениям, Сердженор развил бурную деятельность, но результатом этого было лишь то, что чувство уныния бесконечно усилилось. Сейчас ему так не хватало какую-нибудь простой механической работы, например, покопаться в двигателе одного из модулей. Это оттеснило бы безнадежность ситуации на некоторое время на задний план, а потом, когда работа была бы почти выполнена, он уже смог бы спокойно обдумать ситуацию в целом. И он уже смог бы загнать поглубже мысли о скорой гибели.
Бродя по коридору возле своей комнаты, он столкнулся с Кристиной Холмс и попробовал заговорить с ней, но она проскользнула мимо, не глядя на него, так, как если бы они были незнакомы, и он понял, что им нечем поделиться друг с другом. Он продолжал двигаться, работать, разговаривать и успокоился, когда наступил назначенный час, и одиннадцать членов экипажа «Сарафанда» собрались за длинным столом в кают-компании. «Окна», расположенные по внешней полукруглой стене были темными, но лампы, сияющие оранжево-желтым светом создавали ощущение тепла, безопасности и уюта.