Хорошо было и то, что Кенниту — и Проказнице — так и не пришлось иметь дела с Альтией Вестрит. Все разрешилось само собой. На борту не обнаружилось женщин — ни живых, ни мертвых. Капитан Трелл явно мучился, без конца выспрашивая, не подобрали ли кого-нибудь с опрокинутой шлюпки. Кеннит в ответ лишь передернул плечами. Если эта самая Альтия вправду находилась в той шлюпке, она всяко не вернулась на борт. Кеннит позволил себе даже слегка вздохнуть. Возможно, от облегчения. Он терпеть не мог лгать Уинтроу — а ведь иной раз приходилось. Так вот теперь он с легкими сердцем сможет ему заявить: что бы ни произошло с твоей теткой, я тут ни при чем!
Глаза Трелла нехорошо сузились, когда Кеннит приказал ему убираться вниз с остальными, но делать нечего — он пошел. Когда тебя сразу три сабли подталкивают в спину, выбор остается небогатый. Хлопнула крышка трюмного люка и оборвала голос пленного капитана.
Кеннит отослал всех своих людей назад на Проказницу. Он отозвал в сторонку только троих и очень негромко велел им вернуться с бочонками масла для фонарей. Они явно удивились, но воздержались от каких-либо вопросов. Когда же удалились и они, Кеннит в одиночку, никем не тревожимый, прошелся по палубам. С его корабля доносился гул голосов, возбужденных недавней и легкой победой, здесь же из-под палубы долетал ропот взволнованный и тревожный. Кеннит припомнил, что среди прочих в трюмы загнали и несколько тяжелораненых. Что ж, долго мучиться им не придется.
Палуба была испятнана кровавыми силуэтами павших. Багровые потеки марали чисто выскобленные доски. Стыд-то какой. У капитана Трелла явно был пунктик насчет порядка и чистоты на корабле. Таким чистым Кеннит Совершенного ни разу еще не видел. Игрот поддерживал на борту железный порядок и дисциплину, но в такие мелочи, как навощенное дерево и хорошо надраенная медяшка [8], отнюдь не вдавался. Ну а когда кораблем командовал отец Кеннита, здесь царил такой же бардак, как и в его доме. От этой мысли сердце Кеннита странным образом затрепетало, причем талисман — вот уж акт милосердия — в кои веки раз промолчал, не стал насмехаться. Капитан еще раз обошел знакомые палубы. Пленники в трюмах понемногу стихали. Очень хорошо…
Один за другим прибыли трое матросов, каждый принес по бочонку горючего масла.
— Расплескайте его повсюду, парни, — распорядился Кеннит. — По палубам, надстройкам, снастям. Сделаете — и возвращайтесь на наш корабль. — Он хмуро смотрел на своих пиратов, желая убедиться, что они как следует прониклись серьезностью происходившего. — Я буду последним, кто покинет это судно. Сделаете дело — и убирайтесь немедля. Обрубите все концы, кроме кормового. И передайте всем: я хочу, чтобы мои люди тоже ушли с палубы. Поняли? Все поголовно! Я тут должен завершить одно последнее дело.
Они послушно покивали — и оставили его одного, так что Кеннит стоял в сторонке и просто смотрел, как они поливают все кругом маслом. Когда же по палубе покатился последний опустевший бочонок, он жестом приказал парням удалиться. Наконец-то ему никто не мешал! Борясь с усилившимся ветром, Кеннит поднялся на бак. И сверху вниз посмотрел на склоненную голову Совершенного.
Если бы корабль был способен на него посмотреть, если бы Кенниту пришлось встретиться с его взглядом — гневным, вызывающим, печальным или даже радостным, — он не нашел бы в себе силы заговорить. Но что за глупые мысли, право! Совершенный при всем желании не мог поднять на него глаза, потому что глаз у него не было, и об этом много лет назад позаботился не кто иной, как Игрот. Правда, топориком орудовал Кеннит, а корабль при этом еще и бережно держал его на руках, чтобы мальчишка мог достать до лица. Им вместе пришлось через это пройти, потому что Игрот сказал: если не будет исполнено — Кеннит умрет. Он, Игрот, стоял на палубе, как раз там, где теперь стоял Кеннит, и, смеясь, наблюдал, как Кеннит делал это грязное дело. Поскольку к тому времени Совершенный успел убить двоих добрых матросов, посланных Игротом его ослепить.
Может, он и мальчишку прикончит? Нет, ни в коем случае! Он без звука вытерпит боль, он даже сам подержит Кеннита у своего лица — лишь бы того пообещали не убивать. А Кеннит последний раз заглянул в его темные глаза, а потом искрошил их топориком; и все это время он знал, что любви, равной той, что связывала его и корабль, в целом свете не было и не будет. Такой любви просто не могло больше быть. Ни в ком больше не могло найтись такого верного сердца. Кеннит знал: никогда, никогда, никогда он не сможет никого и ничто полюбить так, как его любил Совершенный. Он мысленно поклялся, что будет вечно любить свой корабль, а потом занес сияющий топорик — и изрубил глаза, до последнего светившиеся любовью к нему. Когда глаз не стало, под ними не обнаружилось ничего — ни оголенной плоти, ни крови. Лишь серебристо-серое диво-древо, легко крошившееся под лезвием. Он даже удивился: ему-то внушали, будто диводрево было необыкновенно твердой породой, самой прочной из всех. А он его рубил, словно рыхлую древесину тополя, — только щепки летели в темную глубину под босыми ногами. Маленькими, замерзшими, намозоленными ногами, опиравшимися на теплую ладонь Совершенного.
Двойная мощь воспоминаний, всколыхнувшихся разом у Кеннита и у корабля, оказалась просто невыносимой. Кеннит вспомнил и ощутил, как постепенно, кусками, уходит зрение, — совсем не так, как это происходит у людей. Все выглядело так, как если бы кто-то по кускам уничтожал яркую цветную картинку, оставляя его в кромешной темноте. Он содрогнулся всем телом, голова у него закружилась. Очнувшись мгновение спустя, Кеннит обнаружил, что стоит, судорожно вцепившись в носовые поручни. И это, без сомнения, была его большая ошибка. Он ведь совсем не собирался прикасаться голыми руками к каким-либо частям корабля. И вот вам пожалуйста. Связь мгновенно восстановилась. Связь по праву крови и общности воспоминаний.
8
Драить медяшку — морское выражение, означающее чистку от грязи и коррозии металлических деталей корабля, многие из которых в старину, когда появилось это выражение, делались из меди и ее сплавов. Такие металлы от соленой морской сырости быстро покрываются зеленью, поэтому драить медяшку приходилось практически ежедневно. На современных парусных кораблях, разумеется, применяются гораздо более стойкие сплавы, но выражение осталось.