Ванавара хиреет год от года, превращаясь из элитного научного городка в проходной двор. Раньше хоть начальство за фасадами и дорогами следило, а теперь всем на всё наплевать. Народ совсем свихнулся от бардака, очередей и отсутствия элементарных товаров, а потому работать никто уже не хочет, все только треплются о политике да клянут Горби почем зря. Помяните мое слово, если уж в середине лета на центральной улице города такие колдобины и лужи с грязью, то зимой тут совсем тухло станет, наплачемся. Куда только катится эта страна?..
Слава богу, был четверг, а значит, все интересующие меня лица должны были находиться на своих рабочих местах согласно штатному расписанию. Оставив машину на площадке перед главным корпусом, я обогнул памятник Кулику и вошел в вестибюль. И тут же столкнулся с тем, кто был мне нужен в первую очередь, ― с руководителем Научно-исследовательского отдела по изучению квазитрансцендентных структур Львом Сергеевичем Сибирцевым.
Сибирцев стоял в вестибюле, весь такой вальяжный, высокий и седовласый, и беседовал с двумя стажерками. Стажерки, некрасивые и одетые очень скромно даже по меркам Ванавары, внимали ему, открыв рты.
― Извините, девушки, ― сказал я, подходя к Сибирцеву и сразу протягивая ему руку. ― Добрый день, Лев Сергеевич.
Сибирцев посмотрел на выставленную руку, на меня, но деваться ему было некуда, и он вяло потряс мои пальцы. От колкости, впрочем, не удержался.
― Вот, товарищи стажеры, ― сказал он, кривя рот, ― посмотрите на дезертира. Оставил кафедру, коллег, науку ― спрашивается, ради чего? Ради пошлого блеска злата. Ради личного благосостояния. Ради мещанских ценностей. Зачем наше государство давало ему образование? Зачем кормило, поило, одевало? Почему не сумело разглядеть ренегата, который при первой возможности перековался в бизнесмены и предал интересы научного сообщества? Больше того, этот человек обирает своих бывших коллег и учителей, продавая им по спекулятивной цене электронно-вычислительную технику и программное обеспечение.
Я выслушал тираду Сибирцева стоически. Сибирцев по своей привычке врал ― врал нагло, в глаза, в присутствии посторонних. А что вы хотите от человека, девичья фамилия которого не Сибирцев, а Писунько?
Кстати, с Сибирцева я не взял до сих пор ни копейки. Хотя лично привез и установил у него в кабинете «тройку» собственной сборки из белых комплектующих.
― Лев Сергеевич, есть небольшая проблема, ― сказал я вежливо, делая вид, будто речь в его тираде шла не обо мне, а о каком-то другом человеке.
― Что ж, ― ответствовал Сибирцев горделиво и явно любуясь собой, ― давайте обсудим вашу проблему, товарищ ренегат.
― Может быть, лучше будет обсудить ее у вас? Речь идет о новом подклассе квазитрансцендентных структур.
― Что ж, ― Сибирцев тряхнул седой гривой. ― Это достойная тема для обсуждения. Прошу покорно меня извинить, товарищи стажеры, но дела, дела… Труба зовет.
Вместе мы направились к нему на третий этаж. По дороге Сибирцев, как он всегда делал без свидетелей, принялся жаловаться, в этот раз – на новую версию «Лексикона», которую я ему устанавливал месяц назад. Мол, работает некорректно. Мол, пишешь нормальное письмо, а принтер выдает абракадабру. Я не стал комментировать его стенания, ибо знал, что дело здесь, конечно, не в «Лексиконе», а в холеных, но кривых руках.
Вошли в кабинет. Место работы Сибирцева всё еще выглядело внушительно. Высокий потолок, высокое окно, тяжелые шторы, письменный стол, длинный стол для совещаний с тяжелыми резными ножками, массивные деревянные стулья в два ряда, портреты легендарных искателей на стенах: Кулика, Янковского, Флоренского, Плеханова, Золотова, Гильзина и Гречко. Однако на всём этом, как на свежем покойнике, уже проступал трупный узор близящегося распада. Потертости и пятна на обивке стола, два оборванных кольца на карнизе, покрытые пылью пачки бумаг в углу, мухи, бегающие по портретам. Сибирцев, казалось, всего этого не замечает. Он сел в руководящее кресло, достал массивную бронзовую пепельницу, трубку и закурил.
― Лев Сергеевич, ― обратился я, подсаживаясь ближе. ― Что вы можете сказать о черном теле с задержкой прохождения в семь секунд?
Сибирцев посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
― Сверхчистое тело? Ось? ― уточнил он. ― Это миф!
― То есть в вашей богатой практике такие фрагменты не встречались?
― Эх, Андрюша, ― Сибирцев мечтательно поднял глаза к высокому потоку. ― Это же тема моей докторской. А оппонентом у меня был сам Гильзин! Сам! Если бы у Гильзина имелся хоть один кусочек, самый маленький фрагментик из Оси, он стер бы меня в порошок. И мы с тобой сейчас не разговаривали бы. Но, к счастью, сверхчистого черного тела не существует. Это лишь домыслы, красивая гипотеза, тема для фантастической повести.
Я решил зайти с другой стороны:
― Но, может быть, впоследствии ваши лаборанты и находили фрагмент с пониженной пропускной способностью? Может быть, есть какой-то закрытый отчет?
Сибирцев посмотрел на меня снисходительно:
― Андрей, я тебя люблю и уважаю, но по этому вопросу ничем помочь не могу. Не было таких фрагментов.
― Тогда объясните мне, что это такое?
И с победным видом я вытащил из кармана и положил на стол антрацит, полученный от Бориски Дрына. Не смог отказать себе в удовольствии, пижон проклятый!
Сибирцев даже не изменился в лице. И голос у него не дрогнул. Он посмотрел на обломок, равнодушно попыхивая трубкой.
― И что это такое?
М-да. Триумфальное настроение у меня сразу улетучилось. Старую гвардию ничем не прошибешь.
― То, чего не может быть, ― процитировал я модную сказочку. ― Черное тело с задержкой в семь секунд и линейной функцией по коэффициенту.
― Ты ошибся, Андрей!
― Хотите провести экспертизу в лаборатории?
― Даже не стану время тратить. Ты ошибся.
― Ну а если предположить, что нет? А если вы ошиблись? Институту нужны фрагменты сверхчистого тела?
Сибирцев вздохнул и принялся выбивать трубку в пепельницу.
― Андрей, ― сказал он, ― в запасниках Института черного тела более чем достаточно. На пятьдесят лет хватит. Мой тебе совет: продай его. Хотя нет, продажа ведь запрещена. Сдай в приемный пункт на Заимке. Только придется объяснить, откуда он у тебя. Ты же больше не числишься в искателях, и вход в Кратер тебе запрещен. А еще лучше ― выброси его, закопай. Зачем тебе проблемы с ОБХСС? Или с КГБ?
― Мне всё ясно, ― сказал я. ― Оберегаем научную репутацию? В конце концов, почему бы и нет? Я вам не судья. Только вот Гильзин был прав, а вы неправы. И всё это время, двадцать лет, вы сидели в мягком кресле, вкусно ели, сладко спали, но занимались полной ерундой ― пустым теоретизированием, основанным на ложных предпосылках.
― Вон, ― даже не повысив голоса, сказал Сибирцев. ― Вон отсюда, мальчишка.
Я забрал обломок и покинул кабинет.
Итак, с Сибирцевым не получилось. Не знаю уже теперь, на что я рассчитывал, когда шел к нему. Мстительность не входит в число моих достоинств. А всё остальное ― интеллигентские сопли.
После Сибирцева я отправился в административный корпус. Взмахнув на входе корочками пропуска, зашагал по длинному коридору, увешанному досками почета, фотографии на которых не менялись уже лет пять. Увидел на одном из пожелтевших снимков знакомую физиономию Бориски Дрына, подмигнул ей. А ведь он был когда-то приличным человеком, ударником социалистического труда, ударно ваял крепеж для испытательного стенда… Что с людьми перестройка и новое мышление сделали…
Добравшись до кабинета Шахмагонова, я постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Эдуард Шахмагонов восседал за письменным столом в большом кресле с кожаной обивкой, завезенном явно откуда-то из Германии. Вообще обстановка на рабочем месте заместителя секретаря комсомольской организации Института выгодно отличалась от обстановки в кабинете Сибирцева. Здесь стояла исключительно скромная, но современная импортная мебель, а «машинка», которой пользовался Эдуард, даже у меня, опытного железячника, вызывала обильное слюноотделение. Ибо на столе у него расположился редкий в наших широтах лэптоп от «Epson». Хорошо живет комсомол!