— Конечно, давай будем говорить бессмысленные фразы, это же так весело и занимательно.
Я улыбнулся. Она присела рядом и в ответ на мои вопросы стала неспешно рассказывать свою версию произошедшего в Замке.
На протяжении двух следующих дней мне становилось хуже. Я не мог ни есть, ни пить и физически чувствовал, как час от часу мои силы иссякают. При этом я довольно много бодрствовал, не разрешая себе уснуть, и в голове моей крутились самые мрачные мысли. Я думал, что пришло время мне платить за все мои ошибки, что я должен был умереть еще на балу, захлебнуться в кристалле, но мне удалось вывернуться из лап смерти и убежать — но всего на несколько дней, а теперь костлявая вернулась за своей добычей. Я вспоминал все ситуации, когда моей жизни грозила опасность (а их оказалось удивительно много), и говорил себе, что выжил в них только потому, что моя роль в этом мире еще не была сыграна до конца. А теперь, когда я расторг Договор — моя задача выполнена, и я могу и должен умереть.
Всё это время рядом со мной кто-то дежурил, пытался помочь мне — и чаще всего это была Вренна. Иногда я почти не замечал ее, иногда начинал с тихим жаром пересказывать свои мысли, и она пугалась и злилась на мой фатализм, но утешить меня не могла.
Потом я надолго отключился, а когда пришел в себя, то увидел над собой незнакомого человека в очках с непроницаемым выражением лица.
— Лежите, — требовательно сказал он, когда я начал шевелиться. — Я поставил вам капельницы — не двигайте руками. Как ваше самочувствие?
Самочувствие было на удивление приличное.
А не прошло и часа, как начались всяческие врачебные экзекуции, которые сводят на нет любой фатализм и любую философию.
Как вскоре выяснилось, этими экзекуциями, как, собственно, и спасением, я был обязан Якобсу. Впрочем, косвенно.
Мое состояние казалось безнадежным не только мне, но и окружающим. Маясь безысходностью, Якобс позвонил Артуру. Не чтобы поделиться горем — скорее, наоборот: притвориться, что всё в порядке… но разговор мгновенно вышел из-под контроля:
— Господи, да я вам с Джеком тысячу раз звонил! Где вы? Что с вами? Почему вы две недели не брали трубки? Мекс всё твердит, что у нее видения, и вы в беде!
Якобс опешил, замялся. Было бы издевательством сказать, что мы были в Морской Короне за десять минут до взрыва, но всё хорошо, мы успели сбежать, вот только Джек прямо сейчас умирает.
— Да что ты молчишь? Алло!
— Да, я… мы в Штаман-Рейне. Джек болен.
— Чем? Что с ним?
— Не знаю. Никто не знает. Что-то странное.
— Что значит «что-то странное»? Какие симптомы?
И Якобс рассказал всё по порядку, начиная еще со своего проигранного спора с наемниками Мморока. Когда он дошел наконец до симптомов, Артур потребовал, чтобы он повторил их все Мекс, и передал ей трубку. Мекс сосредоточенно выслушала — и разозлилась:
— Что, и это всё? Да я и двух курсов в меде не закончила — и знаю, что тут делать! У вас что, интернета нет? Нельзя прогуглить? У него просто обезвоживание и голод. Нужно ввести глюкозу и раствор соли. У вас там есть врачи?
Покатавшись по городу, в который постепенно возвращалось население, Игорь с подручными раздобыли врача, и то ли наняли, то ли похитили его, чтобы он меня лечил. С помощью элементарной капельницы он за считанные часы поставил меня на ноги, а затем всякими изощренными методами, которых и названия-то вспоминать не хочется, стал постепенно выводить из моего организма остатки кристалла.
Через неделю этот врач заявил, что сделал всё, что в его силах, и безучастным тоном дал мне сотню рекомендаций, кардинально не соответствующих моему образу жизни. И, взяв оплату мелкими купюрами, радостно уехал. Может, мы его пугали, а может, лечить Вентеделя казалось ему чем-то недостойным.
Я всё еще чувствовал себя довольно слабым и боялся съесть лишний кусок мяса, но опасений мое состояние больше не вызывало. Тем временем из нашего убежища приехал Артур, из ревнивой предосторожности оставив Мекс дома, и мы подолгу трепались втроем: я, он и Якобс. Правда, выяснилось, что с ноутбук с моим «летчиком» безвозвратно сгинул, и на минутку мне снова захотелось впасть в депрессивный авитаминоз — но вскоре я решил, что таки отделался малой кровью.
По мере выздоровления, чем больше я убеждался в своей безопасности, тем сильнее меня волновал один странный вопрос. Что происходило с голубой слизью, после того как она расставалась с моим телом? Нет, это не зависимость и не умопомешательство. Это вполне закономерный вопрос. Но я осознавал его нелепость и задавал только тем, кто мог знать, и очень осторожно. Большинство не понимало, о чём я, и я закрывал тему. Потом я спросил Вренну, и она пожала плечами: