Покопавшись в пульте, я прилег на кровать размером с боксерский ринг. Подремлю, пока не позвонят. Слишком много событий за один день. Точнее, пугающее отсутствие событий и людей. Я не любил всякой чертовщины и того, чего не понимаю. Не понимаешь, значит, понимает кто-то другой – и тебе в ущерб. Мой приезд сюда не был обязательным и всё остальное тоже. Но теперь я почему-то должен отвечать за всех. Мораль: не занимайся не своим делом. Я не историк, а полез в историю, как и многие самонадеянные писатели. И вот итог: «Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история». Жаждая разгадывать тайны, мы часто, сами того не понимая, оказываемся внутри этой тайны. Так с Булгаковым всю жизнь и было. Характер описываемого мира он определил довольно рано – «дьяволиада». Но отчего же он удивлялся, когда она вторгалась в его жизнь? Незаметно перейдя от яви ко сну, увидел я в нем Булгакова – с моноклем, как на знаменитом фото. Михаил Афанасьевич разлепил узкие губы и сказал: “Hktaonosi heloke soromš aslaš”, и иронически покосился на меня, поблескивая стеклышком в глазу. Польщенный, я возразил: «Думаю, это надо говорить с другой интонацией, на манер: «Слава Украине! – Героям слава!» – ну, вы знаете. То есть: “Hktaonosi heloke!” – “Soromš aslaš!”» «Вот как? – улыбнулся классик. – А может быть, если мы перешли на мову, то имеем дело с двумя сторонами одного умозаключения, вроде: «Гэрои нэ вмырають. Боягузы нэ живуть»? Хотя на самом-то деле и гэрои вмырають, и боягузы живуть. А версия пароль-отзыв вас не устраивает?» «Пароль для чего?» «Ну, для этого, “hktaonosi heloke”. Очевидная эта мысль поразила меня. «Вы имеете ввиду пропуск в ад?» Булгаков внимательно посмотрел на меня и ответил: «Туда не надобно пропуска. Их требуют в другом месте. Однако нужен пароль, если хочешь попасть раньше времени».
На этих словах его я проснулся. Господи, приснится же такое!
Я сел на кровати. Девушка из оргкомитета не звонила, значит, делегаты так и не нашлись. Поеду в местное управление культуры и науки, проводящее конференцию, решил я. Пусть они скажут, чем мне здесь заниматься. А то местные чекисты заставят меня искать вместе с ними совершенно незнакомых мне людей.
В лифте я столкнулся с парнем-вратарем, которого не признавали игроком. Обрадовавшись, я спросил у него:
– Вы меня помните? Мы вчера стояли рядом на ресепшене.
Парень как-то дернулся. Может, ему было неприятно, что я стал свидетелем его статусной дискриминации?
– Там еще были ученые, целая толпа. Помните их?
Вратарь что-то буркнул, отводя глаза.
– Сегодня мне говорят, что они не регистрировались в отеле. Но ведь они регистрировались, не правда ли, вы видели?
– Ничего я не видел! – вдруг выпалил он.
– Как же так? – поразился я. – Невозможно не видеть – я ведь вас видел и запомнил. Неужели у вас, такого молодого человека, память слабее моей?
Парень покраснел и отвернулся.
– Слушайте, – выдавил он из себя, – не путайте меня в это дело, а?
– Да что за дело-то? И дела никакого нет. Просто…
– Не знаю. Приходил капитан и сказал не сообщать никому ничего про вчера. А то будут неприятности. Мне оно надо?
Лифт остановился, двери распахнулись. Вратарь-неигрок быстренько смылся. Я стоял в холле в задумчивости, неприятно пораженный. Хотя «неприятно» – не то слово. Капитан Ротов заставляет молчать свидетелей? Что это? Тут открылись двери соседнего лифта, и из него выскочил мужчина, бросивший на меня быстрый взгляд. Был он в таком же обтягивающем костюмчике не по размеру, как Ротов, только не так кривоног и без усов. Ага, это «присматривающий сотрудник», которого я якобы не увижу. Они что, все в одинаковом «прикиде», словно команда агента Смита из «Матрицы»?
Попросив на ресепшене вызвать мне такси, я вышел на улицу. В какой переплет я попал? Неужели ФСБ на самом деле известно, что случилось с этрускологами, но они всеми силами пытаются это скрыть? Отсюда – «исчезновение» вчерашних портье, координатора, угрозы футболистам? Но что такое совершенно невообразимое могло случиться, чтобы маскировать пропажу пятидесяти человек? Я стал припоминать своих соседей по автобусу, помимо героического Кирова. Все они категорически не походили людей, с которыми «что-то случается». Обычные благонамеренные научные клерки. Даже какой-то творческой сумасшедшинки я ни в ком не заметил. Другое дело писатели – вечно поддатые, склонные поскандалить. А эти? Может быть, они «слишком много знали», как говорят в детективах? Но что, скажите на милость? Какой такой «инфой» могут владеть этрускологи? О чем? Как бы там ни было, ситуация диаметрально поменялась: из необходимого свидетеля я превращался в нежелательного. И еще неизвестно, насколько нежелательного. Мне бы, по-хорошему, после разговора с запасным вратарем линять отсюда надо, прямиком в аэропорт, но тогда, если меня сцапают, я точно окажусь крайним. Бежал – значит, виноват.