Последовала долгая тишина.
— Это не для нас, — наконец сказала я. — Никого из омег лечение не спасет, не изменит и не воскресит из мертвых. Зато у каждого человека следующего поколения появится шанс жить своей собственной жизнью.
Инспектор все еще смотрел через комнату на протез Паломы и на Дудочника с Саймоном.
— Но что это будет за жизнь? — спросил Инспектор.
Я перевела взгляд на него, и к гневу примешалась жалость. Предубеждение делает его слепым? Я обернулась в ту же сторону, что и Инспектор. Там широкоплечий Дудочник склонился над картой, которую обсуждал с Саймоном, а еще там была Палома, чьи чувства к Зои казались единственным, что еще распускается в нашем сожженном мире. Как может Инспектор, глядя на них, говорить о несовершенстве или о бессмысленных жизнях?
— При всей твоей идеальности, — усмехнулась я, — ты смотришь и не видишь. — Инспектор покосился на меня, подозревая насмешку. — Ты правда думаешь, что наша жизнь невыносима из-за мутаций? Да, увечья не фунт изюма. Но настоящая проблема в поселениях, податях, комендантском часе и наказаниях. Проблема в альфах, которые плюют на землю, проезжая мимо омег, и в разбойниках, которые то и дело нас грабят, потому что знают: Синедрион не станет нас защищать.
— Но ведь я вас защитил, — возразил он. — Я освободил этот город и сражался бок о бок с вами, поскольку мы согласились, что нарушать табу нельзя.
— Мы с тобой согласились, что Зак и Воительница творят недопустимое, — поправила я.
— А если сейчас я думаю, что ваши планы насчет лекарства из Далекого края тоже недопустимы? — спросил Инспектор.
Я постаралась дышать ровно.
— Тогда ты должен хорошенько все взвесить и сделать выбор. Как и я.
* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *
Когда один из солдат Инспектора поставил на стол поднос с едой, Дудочник покосился в сторону комнаты, где был заперт Зак.
— Нужно отнести ему поесть, — сказал он.
— Зачем это? — вскинулась Зои. — Пусть поголодает. Заслужил.
— Нельзя, чтобы он слег, — возразил Дудочник. — Если Зак ослабнет или заболеет, это отразится на Касс.
— Я же не предлагаю уморить его голодом до смерти, — сказала Зои. — Небось не развалится, если пару раз не поест. Лично я носить ему еду точно не собираюсь.
— Я отнесу, — вызвалась я, вставая.
Наклонилась, чтобы положить в свою миску еще рагу, и взяла последний кусок лепешки.
Дудочник с Инспектором смотрели, как я выпрямляюсь.
— Попробуй у него что-нибудь выведать, — наказал мне Инспектор.
— Не надо говорить, что мне делать. Я иду его навестить вовсе не забавы ради.
Направляясь по коридору к месту заключения Зака, я чувствовала, как потеют подмышки и колотится сердце. Я ускорила шаг в такт его ударам. В те годы, когда Зак держал меня в камере сохранения, я обычно не могла дождаться его визитов. Считала дни, подносы с едой, шаги за дверью. Пусть я его ненавидела, он был единственным, кто меня навещал, за исключением Исповедницы. В душе сплетался клубок из ненависти к брату и желания его увидеть.
А теперь настала моя очередь идти по коридору к комнате, где был заперт Зак.
Саймону дали передышку, у двери караулили четверо других солдат, которые отодвинули засовы и пропустили меня внутрь.
Помещение скорее напоминало глухой чулан, хотя узкое окно под потолком пропускало немного света. В углах, где стояли пустые ящики, скопилась пыль.
Когда я зашла, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, Зак поднял руки, демонстрируя мне кандалы пропущенные через вбитое в стену металлическое кольцо. Я поставила миску на пол и подтолкнула к нему, но он не обратил на еду внимания.
— Вот как ты решила со мной обращаться? — спросил он.
Дверь за моей спиной закрылась.
— Ты сам к нам пришел. И знал, какого обращения ожидать.
— Такого я не ожидал, — возразил он, встряхивая руки, чтобы цепь зазвенела.
— Ты обращался со мной гораздо хуже, — сказала я. — Четыре года в камере сохранения. Скажи спасибо, что у тебя есть свежий воздух и солнечный свет. Это больше, чем дал мне ты.