— Ты же сам пытался нажать на Зака.
Он кивнул, но выражение лица осталось суровым.
— Я поопытнее в пытках, чем ты.
— Не сомневаюсь, — сказала я, встречаясь с ним взглядом.
Он отвернулся первым.
* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *
Мне не пришлось говорить Заку, куда мы едем.
— Подрывную машину из Блэквуда давно увезли, — бросил он, пока я засовывала вещи в рюкзак. — И вас там будут ждать. Воительница предполагала, что вы будете меня пытать. Она знает пределы ваших моральных принципов.
— Значит, ей известны и пределы твоего мужества, — заключила я, задувая свечу.
И оставила его в темноте, прикованным к стене.
Палома, Зои, Салли и Эльза собрались во дворике, чтобы попрощаться.
— Возвращайся живой, — наказала мне Эльза.
Это был приказ, так что я отдала ей честь, и впервые с момента моего самоистязания она коротко улыбнулась.
У парадной двери я крепко пожала Паломе руку перед тем, как забраться в седло.
— Будь там поосторожнее, — попросила она.
Палома казалась особенно прозрачной, я видела тонкие вены под кожей ее лица. Мне не хватило храбрости сказать ей, что внутри городских стен тоже опасно — и что в Нью-Хобарте, как и вне его, могут найтись предатели. За ее голову тоже назначена награда: «Бледная женщина из Далекого края». За воротом ее рубашки темнел кожаный шнурок, на котором висел кулон с ядом. Слабое, но все-таки утешение.
Зои легко положила руку на плечо Паломы. Она взглянула прямо на меня и медленно кивнула. Даже сомневаясь в остальных, я могла довериться ее бдительности.
Салли также вела себя тихо. Встав рядом с моей лошадью, она потянулась вверх и сжала мою ногу неожиданно сильными пальцами.
— Будь настороже, — прошептала она слышимо только для меня. — Привези его домой. — Она указала на Дудочника, который сидел в седле и ждал.
Он был ребенком, когда они с Зои разыскали Салли. По тому, как она сейчас смотрела на него, и по цепкой хватке ее пальцев на моем колене, мне стало ясно, что для Салли он навсегда останется прежним: мальчишкой, нуждающимся в помощи. Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, но она уже шаркала прочь, не оглядываясь.
Выехав за стены, наш маленький отряд направился на юг. Через остатки леса. Мимо караульного поста, где патруль готовился к выходу при свете факелов. К востоку продолжалась валка деревьев, звук топора вторил топоту копыт. Свернув на запад, мы добрались до болота. Каждый рывок вязнущей лошади тревожил мою раненую ногу, кровь просачивалась через повязки.
Когда в конце ночного перехода мы остановились на отдых, Дудочник поглядел на юго-запад и спросил у меня:
— Что-нибудь чувствуешь?
За его спиной Саймон, Таша и Криспин притворялись, будто не пялятся на меня. Я изо всех сил постаралась этого не замечать и сосредоточила внимание на юго-западе, где находился Блэквуд. Я ощущала впереди иссякающие болота, иссыхающую и каменеющую землю, и далее предгорья Позвоночного хребта. И сгущение ночи там, где рос Блэквудский лес. Еще дальше к западу и северу я почувствовала даже Ковчег, ныне всего лишь извилистый речной карман. Но ни следа подрывной машины. Ни искорки назойливых языков пламени, которые осаждали мои видения в Ковчеге — месте, где машина хранилась веками.
— Ничего, — сказала я.
Саймон шевельнулся в седле; я не поняла, разочарование мелькнуло в его глазах или облегчение.
На рассвете после второго ночного перехода мы достигли склонов, с которых просматривался Блэквуд. Его удачно назвали: расположенный в глубокой долине между холмов густой лес, где деревья росли так плотно, что, казалось, солнечный свет туда никогда не проникает. Не зная, что искать, мы бы ни за что не заметили поляну. Но Зак сказал правду: она располагалась возле западного края леса — проплешина в чаще, едва заметная с нашего наблюдательного пункта. От поляны к южному краю леса шла просека — линия пропусков среди верхушек деревьев.
Дудочник заставил нас обогнуть лес с севера, чтобы подъехать к дороге и поляне с запада.
— Если они нас поджидают, то с востока, со стороны Нью-Хобарта, — пояснил он.
Еще до того, как деревья обступили нас со всех сторон, пришло видение взрыва. Все мое тело напряглось, лошадь напугалась и перешла на неровную рысь. Но довольно быстро взрыв лишился своей обычной мощи — пламя выглядело сероватым, а не ослепительно белым, как бесконечный кошмар в Ковчеге. Это был всего лишь остаток: искра, которая ярко вспыхнула и упорхнула прочь.