— Что ты с ними сделал?
Зак зачастил:
— В самом начале, пытаясь повторить найденное в Ковчеге, мы столкнулись с множеством трудностей. Не хватало необходимых материалов, и было неясно, чем их можно заменить... До того, как мы сумели изготовить пищеводные трубки с клапанами, приходилось… — он запнулся. — Понимаешь, следовало принять меры, чтобы омеги не умирали при погружении.
— Хватит прятаться за обтекаемыми словечками, — выплюнула я. — Скажи наконец, что ты сделал.
— Касс, — позвал изнутри Криспин. — Тебе стоит на это посмотреть.
Криспин был среди тех, кто вытаскивать из баков утонувших детей, но даже тогда его голос не дрожал, как сейчас.
Я протиснулась мимо Зака и вошла в комнатку.
Там стояли индивидуальные баки — даже меньше тех, что находились в Нью-Хобарте.
Внутри было так мало света, что сначала не удавалось рассмотреть детали. Потом мои глаза привыкли к темноте. В ближайшем к двери баке плавала женщина, ее рыжие волосы шевелились сверху. Я шагнула ближе, вглядываясь в ее лицо.
Мне довелось увидеть много человеческих лиц, далеких от идеала. Нина с одним глазом; Криспин с грубыми чертами; Палома с мраморно-белой кожей; Ева со вторым ртом сзади на шее. Много заклейменных, покрытых шрамами, изможденных от голода лиц. Но подобного я не видела никогда: герметичная сборка плоти вокруг трубки вместо рта и ноздри, зашитые так крепко, что все лицо собралось в складки.
— Нам пришлось, — сказал стоявший позади Зак. Он с отвращением взирал на женщину в баке. — Иначе они бы сразу захлебнулись. Это была идея Воительницы. Мы просто наглухо зашили рот и ноздри.
Кулаки Криспина крепко сжались, в правом блеснул нож.
— Это не так болезненно, как выглядит, — продолжал Зак. — Мы ведь думали об их альфах.
Криспин сглотнул и шагнул к Заку.
Я оказалась быстрее.
Зак явно обрадовался, когда я встала между ним и Криспином.
Затем я согнула руку в локте, отвела ее назад и изо всех сил влепила кулаком ему в брюхо. Мы оба одновременно согнулись пополам с одинаковым звуком: утробным болезненным хрюканьем. А потом застыли, почти касаясь друг друга головами. Я ждала, пока легкие не начнут снова принимать воздух, а боль в животе не утихнет.
— Знай, — прошептала я, как только смогла выдыхать. Мы все еще были скрючены и клонились друг к другу, голова к голове. — Ты — единственный монстр в этой комнате.
* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *
Зак оказался прав: эти заключенные при освобождении не выжили. Скорее всего, во время первых пробных попыток погружения в баки им изувечили не только лица. Когда наши бледные молчаливые солдаты осушили баки, их обитатели так и не пришли в себя. Лишь один мужчина протянул руку и выдрал трубку из зашитого рта, оставив узкую дыру, которая трепетала от каждого вдоха и влажно мурлыкала. Но вдохов случилось только пять или шесть — все слабее и слабее.
Мы с Паломой посидели с ними до конца. Я обрадовалась тому, что она была рядом в те несколько минут в полутемной комнате, пока жизнь вытекала из пленников, точно вода из треснувшего сосуда. Палома не имела отношения к этому ужасу, однако разделила его со мной, преклонив колени, держа несчастных за руки и глядя, как они умирают. Она прижала ладонь ко лбу какого-то юноши: ее кожа была такая же белая, как и шрамы на его изуродованном лице. Я взяла руку рыжеволосой женщины и держала в своих. Я не притворялась перед собой, будто она знает о моем присутствии, будто мое прикосновение облегчает ей уход. Но в такие моменты кожа льнет к коже.
Я взглянула на Палому, на опустевшие резервуары за ее спиной. Вспомнила о баках, которые мы с Дудочником обнаружили в Ковчеге — там «члены Временного правительства» погребли сами себя до лучших времен. Так много изменилось с эпохи, когда те люди стали свидетелями взрыва, и так мало.
— Мутация, в которой мы действительно нуждались после взрыва, — сказала я Паломе, — она ведь так и не произошла, верно? Наши тела изменились, но человеческая способность к жестокости осталась прежней. — Я посмотрела вниз, на лицо мертвой женщины, изувеченное моим близнецом. — Погляди, что мы опять натворили.
Глава 24
Солдаты уже усаживали освобожденных омег в телеги.
За воротами убежища, где-то на юго-востоке в небо поднимался дым. Стоило подумать о Петельном каньоне, о людях Дудочника, которые разменивали свои жизни на время для нашей операции, и дыхание застревало в горле. Я заметила, что Зои тоже поглядывает в ту сторону.
Некоторые из бывших пленников уже могли идти; завернувшись в одеяла или простыни, они гуськом ковыляли к телегам, где им помогали подняться в кузов. Без единой жалобы они устраивались на шероховатых досках. Других приходилось нести. Я обратила внимание на солдата-альфу Инспектора, который, морщась и отворачиваясь, тащил на руках бледную женщину. Непонятно, что его отталкивало — ее измученная влажная плоть или третий глаз под клеймом на лбу. Я набрала воздуха в грудь, чтобы высказаться.