Я грохнула ладонью по столу.
— Не ходи вокруг да около, — велела я. — Что означает «тяжелые потери»? Сколько?
Она покусала нижнюю губу и глубоко вдохнула.
— Люди, совершавшие переход до Норт-Хэйвена, добрались туда невредимыми. Солдаты Синедриона догнали второй отряд, направлявшийся в Итон-Вэлли. Они убили примерно половину освобожденных. Около пяти сотен. И еще с полсотни наших солдат.
Лучше бы я не спрашивала. Саймон выругался, сжав все три кулака.
Я поглядела мимо него во двор. Там была Рона, с ней еще несколько омег, которые, зажмурившись обратили лица к солнцу. А Рона все так же рисовала на земле палочкой. Я подумала, что во всех моих планах и расчетах смысла ничуть не больше, чем в ее каракулях. Как сопоставить ценность этих спасенных жизней — и жизней потерянных?
Я снова повернулась к разведчице.
— Это все? — спросил у нее Саймон.
Она кивнула.
— Последнее, что я видела — как наших в каньоне обходили с флангов, Синедрион взял их в клещи.
Саймон жестом отпустил девушку и глубоко вдохнул после ее ухода.
— Они держали каньон, Касс, — промолвил он. — Дольше, чем мы могли надеяться.
— Не говори так, — сказала я.
— Как?
— Как будто ты уже сдался. Как будто все кончено.
Он выдохнул.
— Ты видела Зои. Слышала разведчицу. Нам нужно продумать, куда отныне двигаться. Попытаться обеспечить верность остатков войска Инспектора, чтобы удерживать Нью-Хобарт без него. Сосредоточиться на том, чтобы доставить Палому на корабль и отправить в Далекий край.
Огонь вспыхнул в моем сознании при упоминании Далекого края, и я пошатнулась, вставая.
— Ничего не кончено, — сказала я сквозь пламя. — Я знаю Зои. Знаю Дудочника. Ничего не кончено.
* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *
В эти пять ночей я боялась спать, боялась сидеть без дела. Когда пропал Ксандер, я узнала о его смерти, увидев его во сне. И не хотела, чтобы так же случилось с Дудочником. Если они с Зои погибнут, я не хочу этого предвидеть. Днем и ночью я работала. Помогала Эльзе: шила одежду для освобожденных омег; готовила и скребла горшки, пока кожа на руках не потрескалась и не закровоточила. Видения все равно накатывали даже во время бодрствовании, но ничего нового не говорили: только что мир сгорит. Иногда после кошмарных картин мне требовалось несколько минут, чтобы вновь обрести дар речи, а язык еще долго заплетался. Слова сгорали дотла.
Многие из бывших узников баков все еще залечивали разные болячки: язвы на истончившейся коже, возникшие из-за долгого путешествия на грубо сколоченных телегах, порезы и раны после атак на нашу колонну. Мы перевязывали их, поили маковой микстурой и настоем белены от боли, а на ночь — каплями валерианы для крепкого сна. Пытались их накормить. Возможно, следовало считать удачей, что спасенные ели совсем мало, — даже после захвата перевала Луддитов еды у нас не хватало, — но видя выпиравшие ключицы Роны, я подолгу уговаривала ее выпить побольше питательного бульона.
Теперь казалось бесспорным, что Кип быстро восстановил силы благодаря здоровому телу альфы. У омег выздоровление протекало гораздо медленнее и не так уверенно. Пребывание в баке повлияло и на разум Кипа. Прошлое для него было утеряно — стерто, как струя за кормой лодки. Ему пришлось собирать себя заново, не имея ни малейшего представления о том, кто он такой или чем раньше занимался.
Сейчас сотни людей, которых мы извлекли из баков, должны были сделать то же самое: собрать все кусочки своих личностей, поднятые со дна, и попробовать склеить их в новую жизнь.
Многие из спасенных засыпали с трудом. Ночами, лежа с Заком в столовой, я слышала их шаги по дому. Они существовали вне времени. Пробудились от прошлого, которого не помнили, к настоящему, которое не могли удержать. Вероятно, поэтому я чувствовала близость с ними — мое собственное восприятие времени было столь же нечетким, я тоже потеряла якорь и дрейфовала по течению среди череды дней.