Иолла и крючконосый чародей переглянулись. Конан мог побиться об заклад, что угрозы их не устрашили, но описание илдизова могущества вызвало некий интерес. Какой именно, он понять не мог.
Сын Зари с прежним ледяным спокойствием сказал:
– Палачи и ваши жалкие маги мне не нужны. Воины… воины - другое дело! И много ль их у твоего повелителя? Таких же крепких и искусных, как ты?
– Если выстроить их цепочкой, так дотянется она от моря Вилайет до Карпашских гор! И все - в броне и на конях! со стальными клинками в три локтя, а не с игрушками из бронзы!
– Не ведаю, про какое море и горы ты поминаешь, - произнес Иолла. - Клянусь Силой и мощью Грондара, в нашу эпоху никакого моря здесь нет… впрочем, неважно! - он взмахнул рукой в перчатке с бронзовыми чешуями. - У твоего властелина есть воины, множество воинов в броне, на конях, со стальными клинками… превосходно! а есть ли у него золото?
– Полны подвалы, - заверил Конан, мотая головой. Четыре воина придерживали его на петлях, и ремни впивались киммерийцу в шею.
– Но золота никогда не бывает слишком много, - в раздумье произнес вождь грондарцев. - Золото - кровь войны, и я охотно заплатил бы им за живую кровь… за кровь солдат твоего Илдиза. Не все ли равно, где ее проливать - здесь или в грондаре, в мои времена… Наемник всегда наемник; А моему отцу, повелителю Грондара, нужно много наемников! И много сильных рабов, способных поднять к небесам воздушные корабли!
– Что же, в Грондаре не хватает рабов и воинов?
– Таких, как ты, у нас мало.
– Таких, как я, и здесь мало, - сказал Конан. - Дай мне меч, и увидишь, чего я стою!
Впервые губы Иоллы искривились в высокомерной усмешке.
– Ты дерзок, - произнес он, - дерзок и непочтителен, как всякий дикарь! Я знаю, кому давать меч, а на кого одеть ошейник! - Сын Зари помолчал, разглядывая Конана огромными бледно-серыми зрачками, затем поинтересовался: - Где земли твоего владыки? И где его столица?
– Тут всюду его земли. А столицу поищи сам!
И киммериец двинулся к башенке, волоча за собой четырех стражей. Тоиланна, ругаясь и бормоча проклятья на десяти неведомых языках, бежал следом; подол его просторной туники развевался на ветру и хлопал по ногам.
– Не думай, атталантское отродье, что ты так уж необходим благородному, - прошипел маг в спину Конану. - Все, что нам надо, мы найдем без тебя. А ты - ты сгниешь в саркофаге!
Конан молча переступил порог и огляделся.
Башенка была двухэтажной, и в нижнем помещении располагалась охрана. Всего шесть человек; трое, в полном вооружении, стояли у спиральной лестницы, что вела наверх, и столько же, без шлемов и кольчуг, но с мечами у пояса, отдыхали, сидя на корточках у невысокого стола. Посреди него Конан узрел небольшую плоскую флягу, и еще два десятка таких же фляжек - на полке у полупрозрачной стены. В руках у солдат были кубки, однако совсем крошечные, на один глоток, что изрядно удивило киммерийца. Ослиную мочу хлебать такими чашами, промелькнуло у него в голове.
Он замер, сильно втянул носом воздух и повернулся к магу.
– Вино! Почему ты не дал мне вина, безволосая крыса?
Тоиланна злобно ощерился.
– Хватит с тебя мяса, меда и сухарей! А вино… Боюсь, наше грондарское вино будет слишком крепким для твоей башки!
– Надо попробовать, - сказал Конан и потянулся к фляге на столе. Пахло из нее недурственно.
Но солдаты, налегая на палки с ошейниками, потащили его к лестнице. Киммериец выругался; жесткие ремни резали шею и сдавливали глотку. "Вина жалеешь, бледная немочь! - с яростью подумал он про мага. - Ничего! Скоро окажешься на дне, а я тебе помогу нахлебаться соленой водицы!"
Два солдата шли впереди, волоча его по лестнице, двое придерживали сзади. Последним поднимался крючконосый колдун. Так они и забрались наверх, в округлую камеру, стены которой сияли и переливались подобно шлифованным вендийским алмазам. Конан прижмурил глаза, потом, привыкнув, раскрыл их пошире, уставившись на три полупрозрачных саркофага, окруживших массивную колонну - из того же вещества, походившего на алмаз или хрусталь. Два саркофага были пусты, а в третьем лежал волосатый Арргх, и звероподобное его лицо искажала страдальческая гримаса. В колонне пульсировал голубой огонь; вспышки его были медленными и ритмичными, и в такт им челюсть Арргха подрагивала, а могучие руки дергались, как у тряпичной куклы. Однако волосатый спал, и какие б кошмары не грезились ему в колдовском забытьи, пробудиться по своей воле он, видимо, не мог.
Тоиланна откинул крышку с одного из свободных саркофагов, солдаты подвели к нему Конана, разом сдернули петли и толкнули его внутрь. Жесткое ложе обожгло холодом нагую спину и босые ноги, ибо иной одежды, кроме коротких туранских шароваров да мягкого кушака, у киммерийца не имелось. Таким он покинул палубу гибнущего "Ильбарса" и таким лег в этот алмазный гроб. Но теперь у него не было даже кинжала.
Вспомнив про свой клинок с витой серебряной рукоятью, что висел сейчас у пояса мага, Конан встрепенулся и пробормотал:
– Ты, крючконосый! Украл мой нож, так? Отдай!
– Зачем тебе?
– Я не усну, если рядом не будет оружия.
– Уснешь! Все засыпают, и ты уснешь, поганое семя! - Глаза мага зловеще сверкнули.
– Отдай кинжал, - повторил Конан. - Здесь нет ни циновки, ни ковра, так я положу его под голову. Будет вместо подушки.
Но Тоиланна не собирался вступать с ним в спор и с лязгом задвинул крышку. Конан тут же вцепился крепкими пальцами в плечо, царапая кожу. Кинжал выпросить ему не удалось, и он не мог нанести рану посерьезней, которая не дала бы ему уснуть, но боль от царапин тоже казалась весьма заметной. Прислушиваясь к ней, он начал размышлять о несчастливом морском походе, закончившемся для "Ильбарса" в каменных драконьих челюстях. Три туранские галеры, - "Ильбарс", "Ксапур" и "Ветер Акита" были посланы к Жемчужным Островам за данью, которую обычно переправлял в столицу властитель Шандарата, вассал туранского владыки. Но советники Илдиза полагали, что не весь драгоценный жемчуг попадает в аграпурские сокровищницы, и потому три боевые галеры с отборными солдатами были посланы на север. В этом походе можно было обогатиться, и Конан, как остальные Синие Тюрбаны, полагал, что ему привалила удача.
И чем же все кончилось? Его изловили, как куропатку, и запихнули в стеклянный гроб! А остальные - и гребцы, и моряки, и воины - уже покоятся на дне морском…
Он стал вспоминать всех поименно, начиная с Кер Вардана, шкипера, и Дайлассема Айя, командовавшего полусотней солдат, что плыли на "Ильбарсе". Прозвища своих соратников и матросов он знал, а вот с подневольными гребцами дело обстояло хуже - у них, по большей части, не было ни кличек, ни имен. Тогда Конан начал представлять их лица, и вскоре ему показалось, что он сидит на гребной палубе вместе с невольниками, что под ним жесткая и мокрая скамья, а в руках его весло. Затем киммериец услышал мерные удары барабана, задававшие темп гребли, и навалился на рукоять. Толстая, отполированная прикосновениями человеческих пальцев, она ходила в его ладонях взад-вперед, взад-вперед; он ощущал упругое сопротивление волны, но не слышал ни завывания урагана, ни хриплых вздохов гребцов, ни окриков надсмотрщика; лишь барабанный грохот бил и бил в уши, призывая поторопиться. Грести с каждым мгновением становилось все тяжелей, но он знал, что останавливаться нельзя, и со всей силой наваливался на рукоятку.
Так продолжалось долго; быть может, целую вечность Конан просидел на скамье, не удивляясь, как он, воин, попал сюда. Голова была пустой, свободной от воспоминаний, страхов, недоумения, гнева, и знал он лишь об одном: надо грести. И греб! Греб так, словно от этого зависела его жизнь.