Потушив пожар и оставив пять человек возле присмиревшей толпы, Кау-джер с десятком своих приближенных отправился в окрестности столицы, чтобы собрать остальных эмигрантов. Это удалось без труда. Со всех сторон колонисты возвращались в Либерию.
Через час остельцев созвали на площадь. Трудно было себе представить, что эта мирная толпа еще недавно так бушевала и бесновалась. Теперь только многочисленные жертвы, лежавшие на земле, напоминали о кровавом побоище.
Люди стояли неподвижно, будто пронесшийся шквал сломил их волю. Покорно ожидая дальнейших событий, они равнодушно смотрели на вооруженный отряд.
Кау-джер вышел на середину площади и твердо заявил:
— Отныне я буду править вами.
Какой путь пришлось ему проделать, чтобы произнести эти несколько слов! Так Кау-джер не только признал в конце концов необходимость власти, не только решился, превозмогая отвращение, стать ее представителем, но, перейдя из одной крайности в другую, превзошел всех ненавистных ему тиранов, не испросив даже согласия тех, над которыми утвердил власть. Он отказался от своих свободолюбивых идеалов и сам растоптал их.
Несколько секунд после краткого заявления Кау-джера царило молчание. Потом толпа громко закричала. Аплодисменты, возгласы «Да здравствует Кау-джер!» и «Ура!» разразились подобно урагану. Люди поздравляли, обнимали друг друга, матери подбрасывали кверху своих детей.
Однако у некоторых эмигрантов был мрачный вид. Сторонники Боваля и Льюиса Дорика отнюдь не кричали: «Да здравствует Кау-джер!» Они молчали, боясь обнаружить свои настроения. Что же им оставалось делать? Они оказались в меньшинстве, и им приходилось считаться с большинством, поскольку оно отныне обрело вождя.
Кау-джер поднял руку. Мгновенно водворилась тишина.
— Остельцы! — сказал он. — Будет сделано все необходимое для облегчения вашей участи. Но я требую повиновения и надеюсь, что вы не заставите меня применить силу. Расходитесь по домам и ждите моих распоряжений.
Сила и краткость этой речи произвели самое благоприятное впечатление. Колонисты поняли, что ими будут управлять и что им остается лишь повиноваться. Это явилось наилучшим утешением для несчастных, которые только что произвели столь плачевный эксперимент с неограниченной свободой и теперь готовы были променять ее на верный кусок хлеба. Они подчинились Кау-джеру сразу и безропотно.
Площадь опустела. Все, в том числе и Льюис Дорик, согласно полученному приказу, разошлись по домам или палаткам.
Кау-джер проводил остельцев взглядом. Горькая усмешка искривила его губы. Его последние иллюзии рассеялись. Видимо, люди не так тяготятся порабощением, как это ему представлялось прежде. Может ли подобная покорность, почти трусость, сочетаться со стремлением личности к абсолютной свободе?!
Кау-джер спешил оказать помощь жертвам мятежа, которых было немало повсюду — и в самой Либерии, и в ее окрестностях. Вскоре всех пострадавших разыскали и доставили в лагерь. После проверки выяснилось, что смута стоила жизни двенадцати колонистам (среди них трое разбойников, убитых при нападении на ферму Ривьеров). Смерть этих эмигрантов не вызвала особых сожалений, поскольку лишь один из них, вернувшийся из центральной части острова еще зимой, мог быть причислен к порядочным людям. Остальные же принадлежали к клике Боваля и Дорика.
Наиболее тяжелые потери понесли сами бунтовщики, разъяренные безуспешной борьбой. Ну, а среди безобидных зевак, подвергшихся дикому нападению после пожара «дворца» Боваля, был убит только один. Другие отделались легкими ушибами, переломами и несколькими ножевыми ранами, не угрожавшими жизни.
Печальные последствия бунта не испугали Кау-джера. Он сознательно взял на себя ответственность за жизнь многих сотен человеческих душ, и, как бы ни была трудна эта задача, она не поколебала его мужества.
После того как раненых осмотрели, перевязали и отправили домой, площадь опустела. Оставив здесь пять человек для охраны порядка, Кау-джер направился с десятью другими в Новый поселок. Туда призывал его иной долг — там лежал Хальг, умирающий… или уже мертвый.
Состояние молодого индейца не улучшалось, несмотря на прекрасный уход. Грациэлла и ее мать, а также Кароли не отходили от постели больного, и можно было вполне положиться на их самоотверженность. Пройдя тяжелую жизненную школу, молодая девушка научилась скрывать свои чувства. Она сдержанно ответила на вопросы Кау-джера. По ее словам, у Хальга появилась небольшая лихорадка, он все еще находился в забытьи и только изредка тихо стонал. На бледных губах больного иногда выступала кровянистая пена, хоть и менее обильная, чем прежде. Это был благоприятный признак.
Тем временем десять человек, сопровождавшие Кау-джера, возвратились в Либерию. Они взяли в Новом поселке съестные припасы и, обойдя все дома, раздали их колонистам. Когда раздача окончилась, Кау-джер назначил дежурных на ночь, потом улегся на землю, завернулся в одеяло и попытался уснуть.
Но, несмотря на невероятную усталость, сон не приходил. Мозг продолжал напряженно работать.
В нескольких шагах от Кау-джера неподвижно, словно статуи, застыли двое часовых. Ничто не нарушало тишину. Лежа с открытыми глазами, Кау-джер размышлял.
Что он здесь делает? Как могло случиться, что, под влиянием обстоятельств, он изменил своим убеждениям? И за какие грехи на его долю выпали такие страдания? Если раньше он и заблуждался, то, по крайней мере, был счастлив… Что же мешает ему быть счастливым теперь? Стоит только подняться и бежать, ища забвения от мучительных переживаний в опьяняющих бесцельных странствованиях, которые всегда вносили покой в его душу…
Но теперь — увы! — вернут ли ему эти скитания прежние светлые идеалы? Разве можно забыть, сколько жизней было принесено в жертву фальшивому кумиру?! Нет, отныне он отвечает перед своей совестью за переселенцев, заботу о которых добровольно взял на себя… И не освободится от этого бремени до тех пор, пока, шаг за шагом, не доведет их до намеченной цели.
Пусть будет так. Но какой путь избрать для этого?.. Не слишком ли поздно?.. Имеет ли он право — как, впрочем, и любой другой человек на его месте — заставить этих людей преодолевать трудности?
Хладнокровно взвешивал Кау-джер возложенную на себя ношу, анализировал стоявшую перед ним задачу и изыскивал наилучшие способы ее разрешения.
Не дать этим несчастным погибнуть от голода? Да, это прежде всего, но еще далеко не все по сравнению с основной целью. Жить — означает не только удовлетворять материальные запросы организма, но главным образом сознавать свое человеческое достоинство.
После того как он спас эти жалкие существа от смерти, ему предстоит превратить их в настоящих людей. Но в состоянии ли эти ничтожества подняться до таких высот? Конечно, не все, но, возможно, некоторые… Если указать им на путеводную звезду, которую они сами не смогли найти в небе… если повести их к цели за руку…
Так размышлял в ночи Кау-джер. Так, один за другим, он сам опровергал собственные доводы, преодолевал внутреннее сопротивление, и мало-помалу в голове его созрел общий план дальнейших действий.
Заря застала его на ногах. Он успел уже побывать в Новом поселке и с радостью убедился, что в состоянии Хальга наметилось некоторое улучшение. Тотчас же по возвращении в Либерию Кау-джер приступил к неотложным делам по управлению колонией. Прежде всего он созвал десятка два каменщиков и плотников, потом, присоединив к ним такое же количество колонистов, умевших обращаться с лопатой и киркой, распределил между ними работу. В указанном месте им надлежало выкопать котлованы для закладки фундамента и возведения дома.
Когда все распоряжения были отданы и люди принялись за работу, Кау-джер ушел вместе с охраной из десяти человек.
Неподалеку высился самый большой из сборных домов. В нем жили всего пять человек. Льюис Дорик, братья Мур, Кеннеди и Сердей избрали его своей резиденцией. Прямо туда и направился Кау-джер.