— На четвертую ночь после этой, — еле слышно прошептал Паттерсон.
— Договорились.
— Не забудь остальные деньги, иначе ничего не выйдет.
— Будь спокоен.
После этого краткого диалога Сердей уполз, но сначала положил к ногам предателя мешок, который, коснувшись земли, издал легкий звон. Это были обещанные восемьсот пиастров. Плата за предательство.
9. НОВАЯ РОДИНА
На следующий день Паттерсон продолжал чинить забор, но, понимая, что подобное занятие в такой тревожный момент может показаться по меньшей мере странным, он решил при первом же случае объяснить свои поступки и отвести от себя всякие подозрения. Ирландец смело обратился к Хартлпулу с просьбой назначать его в караул только на принадлежащем ему прибрежном участке. Это желание показалось вполне обоснованным. Действительно, какой смысл посылать Паттерсона на другой пост, в то время как кто-то посторонний будет охранять его усадьбу?
Хартлпул испытывал какую-то необъяснимую антипатию к ирландцу, хотя в некоторых отношениях тот даже заслуживал уважения. Паттерсон был неутомимым работником и покладистым парнем. И в его просьбе, в общем-то, не было ничего предосудительного.
— Странно, что вы начали ремонтировать свою изгородь именно теперь, — все же заметил Хартлпул.
Ирландец невозмутимо возразил, что сейчас для этого дела самое подходящее время. Все общественные работы прекращены, и, чтобы не сидеть сложа руки, он решил привести в порядок свое личное хозяйство.
Объяснение было вполне убедительным и соответствовало трудолюбию Паттерсона. Хартлпула оно удовлетворило.
— Что ж, не возражаю, — сказал он.
Не придав этому эпизоду никакого значения, Хартлпул даже не счел нужным сообщить о нем Кау-джеру.
Но, к счастью для остельской колонии, другому человеку удалось своевременно предостеречь губернатора.
Накануне, приняв смену, Паттерсон полагал, что находится на посту один. Однако он ошибался — в нескольких шагах от него, в высокой траве, лежал Дик. Мальчик ничуть не интересовался часовым. Когда тот стал на пост, Дик только окинул ирландца рассеянным взглядом и продолжал следить за патагонцами. Это занятие, всецело поглощавшее его, было делом совершенно добровольным, ибо по возрасту Дик освобождался от мобилизации. Но близкая опасность возбуждала его воинственный пыл.
Если бы взгляд Паттерсона не был прикован к месту, откуда должен был появиться Сердей, постовой, возможно, и заметил бы мальчика, тем более что тот и не думал прятаться.
А Дик вскоре начисто забыл об ирландце, так как нечто непонятное и странное привлекло все его внимание.
Среди лесных зарослей, у подножия холма, вдруг что-то зашевелилось. Человек или зверь?.. Нет, человек… Дик даже разглядел его лицо, обращенное в сторону Либерии…
Пристально вглядевшись в незнакомца, мальчик вздрогнул. Это же Сердей!
Черт возьми! Он хорошо помнил бывшего повара с «Джонатана» и узнал бы его среди тысячи других людей. Ведь Сердей тоже был в пещере в тот страшный день, когда чуть не погиб бедный Сэнд.
Зачем же явился сюда этот ужасный человек? Инстинктивно Дик прижался к земле. Еще не отдавая себе отчета в своих действиях, он не хотел, чтобы его заметили.
Время шло. В этих широтах сумерки сгущаются медленно, постепенно переходя в темную ночь. Дик сидел в своем тайнике, как мышь в норе, изо всех сил напрягая зрение и слух. Но часы проходили, а он не видел и не слышал ничего подозрительного. Правда, один раз ему показалось, что во мраке какая-то тень ползком приближается к Паттерсону. Ему послышался шелест травы, неясный шепот и тихое позвякивание, как будто встряхнули мешок с золотыми монетами… Затем все стихло.
Ирландца сменил другой часовой, но Дик не покинул своего наблюдательного поста и до самой зари напряженно всматривался в темноту, прислушиваясь к ночным шорохам. Однако ночь прошла спокойно.
Как только взошло солнце, Дик сразу побежал к Кау-джеру. Боясь, что ему попадет за добровольное ночное бдение, он начал речь издалека:
— Губернатор, мне нужно кое-что вам сказать… — Затем, сделав нарочитую паузу, осведомился: — А вы не будете бранить меня?
— Смотря за что, — улыбаясь, ответил Кау-джер. — Зачем же бранить, если ты не сделал ничего дурного?
На вопрос Дик ответил встречным вопросом. О, он был тонким дипломатом, этот господин Дик!
— Провести всю ночь на южном валу — это дурно?
— В зависимости от того, что ты там делал, — сказал Кау-джер.
— Смотрел на патагонцев.
— Всю ночь?
— Да.
— Зачем?
— Я наблюдал за врагом.
— Это занятие не для тебя. Для этого есть часовые.
— Но я увидел среди них одного человека, которого хорошо знаю.
— Как? Среди патагонцев? — воскликнул изумленный Кау-джер.
— Да, губернатор.
— Кого же?
— Сердея.
Сердей!.. Кау-джер сразу вспомнил слова Атхлинаты. Неужели Сердей и есть тот белый человек, обещаниям которого так верил индеец?
— Ты не ошибся? — взволнованно спросил он.
— Нет, губернатор, — твердо ответил Дик, — в этом я не ошибся. Вот насчет остального… не знаю… Не уверен.
— Остального? А что же было еще?
— Когда стемнело, мне показалось, что кто-то подполз к валу…
— Сердей?
— Не знаю… Может, и он… Мне послышалось, что там шептались и чем-то позвякивали… вроде как бы долларами. Но я не уверен в этом.
— Кто охранял тот участок?
— Паттерсон.
Это имя всегда вызывало у Кау-джера подозрения, и он глубоко задумался… Есть ли какая-нибудь связь между починкой забора Паттерсоном и тем, что видел и слышал Дик, пусть даже ему почудилось… Уж не этим ли объяснялось бездействие осаждающих, которое начинало удивлять осажденных? Неужели патагонцы, не надеясь собственными силами взять город штурмом, попытаются осуществить под покровом ночи какой-то тайный план захвата Либерии? Черт возьми, сколько неразрешимых вопросов! Во всяком случае, невозможно принять какое-то решение, основываясь на тех слишком неточных и неопределенных сведениях, которые он получил от Дика. Следовало выжидать и, главное, понаблюдать за Паттерсоном, поскольку его поведение не внушало ни малейшего доверия.
— Я не буду бранить тебя, — сказал Кау-джер мальчику, ожидавшему приговора. — Ты поступил правильно. Но дай слово, что никому не скажешь обо всем, что сейчас сообщил мне.
Дик торжественно поднял руку:
— Клянусь, губернатор!
Кау-джер улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Теперь иди ложись спать, чтобы наверстать упущенное. Но помни — никому ни слова. Понял? Ни Хартлпулу, ни Родсу. Повторяю — никому!
— Я ведь поклялся, губернатор! — гордо ответил мальчик.
Желая как-то уточнить полученные сведения, Кау-джер отыскал Хартлпула и спросил его:
— Что нового?
— Ничего, сударь, — ответил Хартлпул.
— Как сторожевая служба? Вы должны лично проверять посты и следить, чтобы каждый часовой точно Выполнял свои обязанности.
— Так я и делаю, сударе — ответил Хартлпул, — все в порядке.
— Никто не возражает против утомительных ночных дежурств?
— Нет. Ведь все заинтересованы в безопасности.
— Даже Кеннеди не ропщет?
— Кеннеди? Да это один из лучших дозорных. Прекрасное зрение и наблюдательность. Если в другое время он немногого стоит, то в боевой обстановке матрос остается матросом.
— А Паттерсон?
— И о нем не скажу ничего дурного. Да, кстати, не удивляйтесь, если его не будет видно. Теперь он будет дежурить только в своей усадьбе, поскольку она граничит с рекой.
— А почему?
— Он сам просил меня об этом, и я разрешил.
— И правильно поступили, Хартлпул, — согласился Кау-джер. — Будьте и впредь так же бдительны. Но если индейцы не начнут штурм в ближайшие дни, мы сами через несколько дней атакуем их.
События принимали неожиданный оборот. Несомненно, у Паттерсона была какая-то определенная цель, поскольку он обратился к Хартлпулу с подобной просьбой. И, конечно, Хартлпул, не будучи в курсе дел, не нашел в ней ничего предосудительного. Но после сообщения Дика Кау-джеру все это показалось подозрительным. Возвращение Сердея, его тайные встречи с ирландцем, ремонт изгороди, предпринятый Паттерсоном, и, наконец, желание последнего оставаться на своем участке, удалив оттуда посторонних людей, — все эти факты, сочетаясь, могли превратиться в настоящие улики, хотя сейчас они еще ничего не доказывали и на основании их невозможно было обвинить ирландца в чем-то предосудительном… Оставалось одно: незаметно следить за ним и быть всегда начеку.