Помимо кораблей, перевозивших грузы на английские острова Атлантики, в Новом поселке пришвартовывались парусники и пароходы из Вальпараисо, Буэнос-Айреса, Монтевидео и Рио-де-Жанейро. На всех ближайших фарватерах, в заливе Нассау, в проливах Дарвин и Бигл — повсюду виднелись датские, норвежские и американские флаги.
Рыбные промыслы, дававшие большой доход, работали круглый год, и, естественно, именно рыбные продукты были основным предметом экспорта.
На побережье выросли поселения рыбаков — людей самого различного происхождения, без рода и племени, с которыми вначале Хартлпулу было трудно справиться. Но постепенно оседлая жизнь смягчила нравы этих бездомных и безродных бродяг, и они приучились к дисциплине и к жизни в коллективе. Правда, и условия работы стали теперь значительно легче. Прекратились вызванные крайней нуждой рискованные выходы в море, часто приводившие рыбаков к гибели от холода и голода на каком-нибудь необитаемом острове. Кроме того, сбыт их улова теперь обеспечивался, независимо от прибытия корабля, которого раньше приходилось ждать долгие месяцы и который мог вообще не прийти.
Рыбаки занимались не только охотой на тюленей, но и китобойным промыслом. В проливах архипелага ежегодно забивали до тысячи китов. Поэтому в сезоне охоты различные китобойные шхуны, знавшие, что в Либерии им будут предоставлены те же льготы, что и в Пунта-Аренасе, частенько наведывались на остров Осте.
И, наконец, эксплуатация песчаных отмелей, покрытых миллиардами всевозможных ракушек, положила начало новой отрасли торговли. Особое значение имели чрезвычайно вкусные съедобные моллюски. Суда набирали их полные трюмы и продавали в южноамериканских городах по пяти пиастров за килограмм.
Тут водились также омары, лангусты и гигантские крабы. Все эти богатства перерабатывались на консервной фабрике, которой управлял Хальг, и расходились по всему свету.
Хальгу исполнилось двадцать восемь лет. Он обладал всем, что необходимо для счастья. У него была любящая жена, трое прелестных детей, он был здоров, и состояние его быстро увеличивалось. Кау-джер мог лишь радоваться, глядя на дело рук своих.
Что же касается Кароли, то он не только не участвовал в управлении фабрикой, а вообще перестал заниматься рыбным промыслом.
Поскольку Новый поселок превратился в важный и удобный порт, то число прибывавших туда кораблей увеличивалось из года в год. Здесь имелся прекрасный рейд, пожалуй, более надежный, чем в чилийской колонии, и поэтому суда, проходившие Магеллановым проливом, предпочитали не Пунта-Аренас, а остельский порт.
Так что Кароли пришлось вернуться к своей старой профессии лоцмана. Сделавшись начальником порта и старшим лоцманом острова Осте, он стал сопровождать суда, направлявшиеся в Пунта-Аренас или в фактории, разбросанные по архипелагу. Дел у него было по горло. Теперь Кароли мог встречать корабли при любой погоде, подходя к ним на тендере водоизмещением в пятьдесят тонн с командой из пяти человек.
«Уэл-Киедж» все еще существовала, но ею больше не пользовались. Она стояла на приколе в порту, как старая и верная служанка, ушедшая на покой.
Подобно всем настоящим труженикам, которые, едва закончив одно дело, сразу же принимаются за другое, Кау-джер, когда настало время дать возможность Хальгу самостоятельно продолжать свой жизненный путь, тотчас же принял на себя новые обременительные обязанности, связанные со вторым усыновлением. Но Дик не вытеснил Хальга из сердца Кау-джера, а занял место рядом с ним.
Дику шел тогда девятнадцатый год. Более шести лет он воспитывался у Кау-джера. Юноша выполнил обещание, данное им в детстве. Он прилежно работал, легко усваивал знания, преподносимые ему учителями, и постепенно сам превращался в ученого.
Пережив в детстве тяжкие испытания и познав все стороны жизни, Дик, несмотря на свою юность, был скорее последователем и другом, чем учеником Кау-джера. Правитель относился к нему с полным доверием и считал его своим будущим воспреемником. Жермен Ривьер и Хартлпул были, несомненно, тоже надежными людьми, но первый никогда не согласился бы бросить свои прибыльные лесные разработки ради общественных дел. А Хартлпул, великолепный исполнитель, мог действовать только в соответствии с полученными инструкциями. Кроме того, для управления людьми у обоих не хватало широты кругозора и интеллектуальной культуры. Для этого больше подошел бы Гарри Родс, но он уже состарился, да и, вообще не отличаясь особой энергией, наверно, сам отказался бы от такой ответственности.
В противоположность им, Дик обладал всеми качествами, необходимыми для руководителя колонии. Он был незаурядной личностью и по образованности, интеллекту и характеру мог стать настоящим государственным деятелем. Приходилось только сожалеть, что такие блестящие способности ограничатся столь узким полем деятельности, как остров Осте.
Политическое положение колонии было также весьма благополучно. Между островом Осте и Чили завязались дружественные отношения. С каждым годом чилийское правительство все больше убеждалось в правильности принятого им решения.
Присутствие на архипелаге Магеллановой Земли таинственного незнакомца, ставшего во главе остельской колонии, вначале показалось подозрительным правительству Чили. Оно даже не скрывало по этому поводу своего неудовольствия и беспокойства, но в силу сложившихся условий ничего не могло поделать. На этом независимом острове трудно было не только установить происхождение чужеземца или потребовать у него отчета об его прошлом, но и попросту разыскать его. Если бы оказалось, что Кау-джер был в прошлом бунтарем (а его поведение во многом подтверждало эти предположения) и многие страны не пожелали терпеть его присутствия, то на Исла-Нуэва ему, конечно, не удалось бы избежать дознания чилийской полиции. Но он укрылся на острове Осте, и, когда в Чили убедились, что после первоначальных анархических смут там благодаря твердому правлению Кау-джера воцарился порядок, стала развиваться торговля и благосостояние колонии непрерывно повышалось, между губернаторами острова Осте и Пунта-Аренаса установились прекрасные, ничем не омрачаемые отношения.
Так протекло пять лет, за которые остельская колония укрепилась еще больше.
Теперь с Либерией состязались в благородном и плодотворном соревновании три новых поселения. Одно — на полуострове Дюма, другое — на полуострове Пастер, третье — на крайней западной оконечности маленького острова в проливе Дарвин. Они являлись своего рода филиалами столицы, которые Кау-джер часто навещал.
На побережье поселилось несколько семейств огнеземельцев и, по примеру тех туземцев, которые первыми, порвав с вековыми обычаями кочевой жизни, прижились в окрестностях Нового поселка, основали настоящие деревни.
К этому времени, а именно в декабре 1890 года, Либерию впервые посетил губернатор Пунта-Аренаса, господин Агире. Он не мог скрыть своего восхищения при виде процветающей колонии и царившего повсюду порядка. Само собой разумеется, он очень пристально наблюдал за человеком, который осуществил эту прекрасную миссию, и довольствовался простым именем «Кау-джер».
Чилиец не скупился на похвалы.
— Остельская колония — дело ваших рук, господин губернатор, — сказал он. — Чили может только радоваться тому, что вам предоставили возможность реализовать на деле ваши замыслы.
— Этот остров, — сухо ответил Кау-джер, — был отдан Чили, хотя прежде не принадлежал никому. Справедливость требовала, чтобы чилийское правительство вернуло ему независимость.
Господин Агире прекрасно понял, что скрывалось под этими словами: Кау-джер считал, что восстановление независимости вовсе не обязывает Осте к изъявлениям благодарности.
— Во всяком случае, — осторожно продолжал господин Агире, — я думаю, что потерпевшие кораблекрушение на «Джонатане» могут не жалеть об их африканских концессиях в бухте Лагоа…
— Это несомненно, господин губернатор, потому что там они находились бы под властью Португалии, тогда как здесь ни от кого не зависят.
— Так что все к лучшему?
— Конечно, — подтвердил Кау-джер.