Смерть царевича Дмитрия открывала Борису Годунову дорогу к самым верхам земной власти. Однако радоваться было рано. События в Угличе могли обернуться самым неожиданным образом.
— Что делать? — спросил Борис Годунов у окольничего Клешнина, только что закончившего допрос стряпчего Протопопова.
Одежда царского дядьки была забрызгана кровью.
— Надо закрыть дороги в Углич. Никого не впускать и не выпускать.
— Поднять стрельцов?!
— Да, государь, пять сотен конных.
— Кого в начальные?
— Царского стольника Ваську Окулова, — быстро ответил Клешнин, заботясь о своей старшей дочери. — Лучше не сыщешь.
— Добро. Пусть стрельцы сегодня выходят. Готовь царский указ. Скажешь Ваське Окулову — пусть все дороги закроет, и чтоб без моего приказа и собака из Углича не убежала. А где Семен Нагой со своими стрельцами?
— Сидит в Серпухове по царскому приказу.
— Добро. Что надобно еще?
— Для разбора дела надоть умных людей послать. Сыск надобен. По тому сыску должно выйти, будто царевич сам на нож набрушился, от своей руки помер.
— Да уж так.
— Для сыска дьяка надо назвать.
— Думный дьяк Елизар Вылузгин — верный человек, — сказал правитель.
— Так, так, Борис Федорович, а от боярской думы — Василия Ивановича Шуйского. Пусть возглавит сыск, — предложил Клешнин. — Против тебя он не пойдет, побоится. И все сделает, как нам надобно. У князей Шуйских норов скользкий, и деды и прадеды таковыми были. Хотят Шуйские тебя, Борис Федорович, чужими руками изничтожить, а сами не тронут. Князь Василий Иванович наособицу: хитер и труслив и совести в нем нет нисколько, однако умен. С другой стороны, думные бояре ему поверят. И от посадских мужиков московских он не обижен.
Борис Годунов вспомнил последний разговор с князем Василием Шуйским, вспомнил его клятвы и обещания и все же решил не сразу.
— Добро, пусть Шуйский. Но он будет хорош, ежели с ним поедет верный человек… Вот что, Андрей Петрович, с князем Шуйским поедешь ты. Уж ты с ним сладишь. А с другого конца — опять боярам лестно: Григорий Нагой — твой тесть. Обещай ему что хочешь, лишь бы помог. Выручи, Андрей Петрович, сочтемся, чай, не чужие.
— Поеду, — сразу решил Клешнин. — Одно страшно: ежели святители угличские супротив пойдут. Наслушались они разговоров от Нагих, от царицы Марьи и будут для сыска вред чинить.
Борис Годунов с пренебрежением махнул рукой.
— Я умолю патриарха Иова послать своего человека по делу царевича, он рот попам зажмет… Не медли, Андрей Петрович, готовь царские указы.
Клешнин исчез, тихо притворив дверь. В церквах зазвонили к вечерне. На столе прозвенели часы, подарок королевы английской. Борис Федорович все еще не мог успокоиться: решалось дело всей его жизни. Он быстрым шагом вышагивал от стены до стены кабинета. Сыск в надежных руках. «Но как быть с погребением царевича? — вдруг молнией пронзила его новая мысль. — Везти тело в Москву невозможно. С телом царевича приедут Нагие. Они соберутся все, поднимут вой и крик. Особенно опасна царица Марья. Все недруги встанут на их сторону, будут мутить народ. Надо хоронить в Угличе. Но тогда как быть с царем Федором? Он захочет проститься с братом. Поехать в Углич? Опять нельзя. Ежели царь Федор приедет в Углич, сыск пойдет по-другому. Обвинят меня… — Борис Годунов остановился, вытер ладонью пот, выступивший на лбу. — Похороны! А я не подумал, забыл!»
Ему припомнилось, как царевича Ивана, убитого отцом Иваном Грозным, привезли из Александровой слободы. Вельможи, бояре, князья, все в черных одеждах, несли гроб с телом царевича в Москву. Царь шел за гробом до самой церкви Михаила Архангела, где среди предков был похоронен царевич Иван. Там место и царевичу Дмитрию.
Что делалось в Москве в те дни! Плач и вой стоял на площадях и улицах. Весь народ был на ногах, все теснились к Ивановской площади, где хоронили царевича. Полки стрельцов, вся царская охрана не могли навести порядок в Москве… А ведь тогда был жив Грозный царь. А теперь? И Борис Годунов представил себе, как все произойдет в Москве на похоронах царевича Дмитрия. Нагие постараются, уж они отведут душу. И вряд ли похороны окончатся благополучно для правителя. Толпа слепа во гневе и возбуждении. Посадских подучат, и они раздерут в клочья неугодных, как это было недавно в Угличе. И еще Юрьев день!
— Нет, — сказал громко Борис Годунов и притопнул ногой. — Нет! Не будет похорон в Москве. Царевича похоронят в Угличе. А царя Федора лекаря не пустят на похороны. Он совсем слаб, и даже в колымаге путь в Углич ему не под силу. Надо уверить всех, что поездка в Углич убьет царя… Но богомольный Федор упрям в церковных делах и стоит всегда на своем… Только патриарх Иов поможет его уговорить. Да, да, патриарх Иов.
Правитель выбежал из кабинета и, оттолкнув телохранителей, зашагал на патриарший двор.
17 мая пять сотен стрельцов на серых в яблоках конях под началом царского стольника Васьки Окулова поскакали в Углич. На следующий день в приказной колымаге, запряженной четверкой лошадей, выехали в Углич Василий Шуйский, окольничий Андрей Клешнин и думный дьяк Елизар Вылузгин. Следом в отдельной колымаге черного цвета, с намалеванными на ней золотыми крестами выехал на похороны царевича митрополит Геласий, назначенный патриархом Иовом.
Патриарх Иов уверил царя Федора Ивановича, пребывавшего в большом горе, что хоронить царевича Дмитрия приличествует на своем уделе, в Угличе, в церкви Спаса, возле которой он умер. От имени отечества он просил великого государя поберечь себя ради всех русских христиан и не ездить в Углич на похороны. Патриарх благословил царя Федора на богомолье в Сергиеву лавру к празднику троицы.
— А сделается со здоровьем твоим, государь, лучше, — говорил патриарх, — вместе поедем в Углич и помолимся над могилой царевича.
Царь спрашивал совета у шурина Бориса Федоровича, у жены Орины и у многих ближних бояр, и все советовали ему внять просьбе патриарха.
В Кремле ударил главный, тысячепудовый колокол Москвы. Он висел на деревянной колокольне, что против царского дворца.
Великий государь и царь Федор Иванович выехал в Сергиеву лавру. Он недомогал последние дни, ослаб и идти на богомолье пешком, по своему обычаю, не мог. Царь много плакал, вспоминал любимого брата Дмитрия, к нему во дворец проникали тайные слухи об убийстве царевича.
Со вторым ударом колокола из кремлевских ворот проскакали гонцы на белых конях, с барабанами. Следом прошел на рысях передовой стрелецкий отряд. Немного поотступя, ехала царская колымага на высоких колесах. Ее тащили двенадцать серых лошадей. За царской золоченой колымагой покатились повозки ближних бояр, прошел конный стрелецкий полк. С отъездом царя из Москвы забот у правителя поубавилось, однако он чувствовал себя тревожно. Он знал, что Федору Ивановичу со всех сторон нашептывали о страшном заклании царевича Дмитрия.
В Угличе осталось много людей, знавших, как умер царевич. Вдовая царица Марья собирала возле себя недовольных и обиженных.
На второй день после отъезда царя Федора Ивановича в Москву прискакал Андрей Клешнин. Соскочив у приказной избы со взмыленного, тяжело поводившего боками коня, он сразу направился к правителю.
— Борис Федорович, беда! Вдовая царица Марья уговорила Федора Ивановича после троицына дня ехать в Углич.
— Для чего?
— Хочет великий государь сыск сам учинить.
— Думай, что делать, Андрей Петрович, — всполошился правитель. — Времени мало, завтра канун троицы… А как сыск, все ли по-нашему выходит?
— Выходит по-нашему, да греха много… — с тоской в голосе ответил Клешнин. — Понять не могу, зачем дьяк Битяговский велел таким ножом… Подле мертвого царевича нож нашли, тяжелый и острый. Разве таким ножом ребятишки играют? Сам ведь знаешь, нож-то за острие взять надобно.
— Где тот нож?
— Вот. Утаил я его, Борис Федорович. — Клешнин вытащил из-за голенища большой охотничий нож. — И рана на глотке широкая, немного — и напрочь голова бы отлетела.