По лестницам и узким переходам дворца правитель шагал в царицыны покои.
Верховная боярыня Сабурова доложила царице Орине о приходе брата. Царица с лаской призвала его в свою горницу. На ней было синее бархатное платье и золотая цепь на шее.
Правитель низко поклонился и поцеловал руку сестре.
— Оставьте нас одних, — нахмурясь, сказал он.
Верховная боярыня и все остальные придворные женщины, не медля ни минуты, покинули царицыну горницу.
— Сестра, — Годунов тяжело вздохнул, — пришло время испытаниям… Меня хотели убить, я чудом спасся. — Он повернулся к одной из икон и широко перекрестился. — В доме Ивана Федоровича Мстиславского князья Шуйские решились на подлое дело. Бог спас меня. Если не вырвать с корнем измену, всем будет плохо. Тебя разведут с государем и постригут, а то и отравят. Мне голову с плеч, всем нашим родным и близким плаха и опала. На тебя одна надежда.
— Что я могу сделать, брат мой, я, слабая женщина?
— Ты не забыла клятву, что давала перед замужеством?
— Я помню клятву.
— Ты должна уговорить своего мужа, великого государя, на казнь всех заговорщиков.
— Царь не даст согласия. Как только он слышит слова «предать смерти», — сразу начинает плакать и молиться. Он не послушает меня.
— Что же делать, Орина? Смерть грозит всем нам. Они-то не заплачут, когда будут рубить нам головы.
Царица молча перебирала тонкими пальцами белый платок.
Великий боярин подумал, что следует склонить царя хотя бы к ссылке и пострижению в монастырь. А там можно найти выход. Долой заговорщиков из Москвы! Пусть не мутят народ.
Он взял руку сестры в свои мягкие руки и еще раз поцеловал.
— Орина, скажи государю, что заговорщиков, посягнувших на жизнь твоего брата, надо сразу удалить из Москвы и постричь в монастырь. Пусть отмаливают там свои грехи.
— Недавно он сказал, что насильно постригать грех.
— Но ведь ты знаешь, что царь слаб умом.
— Неправда, ума у него достаточно.
— Для того, чтобы звонить в колокола или читать молитвы.
Царица отвернулась и надула губы.
— Если бы среди бояр не было подлых и грязных свар, Федор Иванович царствовал бы превосходно, — наконец сказала она. — Но у кого хватит ума распутывать все тайные козни?
— Государь Иван Васильевич, отец нашего государя, прекрасно мог это делать.
— Ты же сам говорил, что довольно проливать кровь!
— Говорил, но когда у тебя хотят отнять голову… Ведь другой головы господь бог нам не даст. Иногда приходится поступать строго, на этом стоит государство… Нам, всем Годуновым, угрожает злая смерть, если мы сами себя не спасем, — повторил Годунов.
Царица Орина продолжала молчать, комкая в руках платок и смотря на подол платья. Она была простой, доброй женщиной, любила мужа и во всем верила брату.
— Хорошо, я упрошу государя постричь в монастырь заговорщиков. Я расскажу ему, сколько зла они приносят людям. Может быть, он поверит мне.
— Иди к нему сейчас, торопись, время терять нельзя. Может быть, они готовят мятеж, я не знаю, на что решились Шуйские.
— Хорошо, дожидайся у царской спальни. Государь Федор Иванович позовет тебя.
— Спасибо, сестра, спасибо! — Борис Годунов опять стал целовать руки царицы. — Ты спасешь всех нас, спасешь от разрухи государство.
Орина поцеловала брата, и они вместе вышли из горницы.
Правитель долго ждал в передней. Как всегда при новом царе, здесь было немноголюдно. У дверей стояла стража. На скамьях дремали разомлевшие, сытно пообедавшие вельможи. Перебирая четки, сидели монахи.
Наконец в дверях появился царский стольник князь Морткин и пригласил Годунова.
Царь Федор стоял у дверей. Он сделал заплетающимися ногами несколько шагов, с трудом взобрался в кресло.
— Подойди, почему далеко встал? — И царь Федор поманил Годунова рукой.
Правитель подошел, поклонился еще ниже, приложился к царской руке, пахнущей воском и лампадным маслом.
— Не надо, не надо! — Царь Федор потряс руку, словно от ожога. — Тебе голову хотели срубить? Оринка мне все рассказала… Твоя голова на плечах осталась, а другие головы ты сам откусить хочешь. Нет, не дам, не дам кровь проливать!.. — Выпученные глаза царя уставились на великого боярина. Он замолчал, нижняя губа у него отвисла, тонкой струйкой потянулась слюна. — В монастырь, в монастырь, постричь в монахи, пусть на Оринку не замахиваются. Хоть и не по своей воле, а все богу лишняя молитва за нас, грешных… И тебе, шурин, Иисусову молитву надо творить… не забывать господа нашего. Власть — богомерзкое дело, нечистый тебя по все дни сторожит. Сколько раз в день Иисусову молитву читаешь?