Вспоминает штурман лейтенант Андрей Степанов: «После сообщения о пожаре в седьмом отсеке доложили по внутреннему телефону, что огонь полыхает в третьем и четвертом отсеках, а потом, как выяснилось, короткое замыкание произошло еще в двух — в пятом и шестом. На нашем посту загорелось электрооборудование, пошел сильный дым. Все включили индивидуальные дыхательные аппараты. По всей видимости, везде на корабле стали взрываться пульты и щитки электропитания».
Корабельный устав лаконичен: при пожаре необходимо задраить свой отсек, чтобы огонь не перекинулся на соседний. Нужно тушить пламя. Так и сделал старший матрос Нодар Бухникаш-вили. Он задраил отсек и до последнего боролся с огнем.
Первым погиб Бухникашвили. В соседнем, шестом, отсеке в смертельную схватку с огнем вступил мичман Владимир Колотилин. Он так герметично задраил свой отсек, что никаких признаков пожара не было видно. С его поста не проникали ни дым, ни пламя. Владимир тоже погиб.
Подлодка раскачивалась на трехбалльной волне, а пожар продолжался в третьем, четвертом, пятом и седьмом отсеках. Корабль дымил. Дым заметили советские самолеты, прибывшие к месту трагедии, чтобы привести к терпящим бедствие ближайшие рыбацкие суда. Потом в небе появился «Орион» — норвежский поисковый самолет. Зафиксировав горящую лодку, он разбросал вокруг нее буи обнаружения.
В дыму задохнулся матрос Володя Кулапин. Мичман Валявин взял его на руки и понес к выходу. В замкнутом пространстве, задыхаясь, он крикнул, чтобы прислали подмогу. Новая аварийная партия спустилась в отсек с палубы. Но было поздно.
Вот что рассказал начальник химической службы Виталий Грегулев: «Когда возник пожар, я спал. Услышав сигнал тревоги, побежал на свой пост. Моя задача — обеспечить в лодке нормальный уровень газового состава и контроль радиационной обстановки. Подбежал к установке газосостава воздуха, который влияет на жизнедеятельность людей, пытался ее запустить. Напрасно. Она оказалась обесточенной. Взглянул на приборы радиационной обстановки — нормально, никаких отклонений. Потом и здесь случилось короткое замыкание. Уровень радиации был нормальный. Мои сослуживцы, Игорь Орлов и Сергей Дворов, лично удостоверились, что атомный реактор надежно заглушен. Что касается торпед с ядерным зарядом, то они не были на боевом взводе, поэтому никакой опасности не представляют».
Лодка все еще держалась на плаву, и пожар удалось потушить, кажется, во всех отсеках, кроме седьмого. Но какой ценой! Одного за другим аварийные партии вытаскивали обгоревших и отравившихся моряков на свежий воздух. Врач, старший лейтенант Леонид Заяц, ни на минуту не останавливаясь, делал искусственное дыхание морякам. Многих удалось вернуть к жизни. Но они, ослабевшие и не до конца пришедшие в себя, погибнут позже в холодной воде, когда от каждого потребуются нечеловеческие усилия. На палубе курили молча, глотая дым со слезами. Из седьмого отсека продолжал густо валить пар. «Видимо, там образовалась брешь, — считает моряк Семен Григорян, — сквозь которую хлынула вода. В том месте, думаю, выгорели кабельные тросы, которые выходили наружу».
Лодка стала тонуть. В тот момент вода поступила в отсеки, и люди, боровшиеся с огнем, не ожидали, что вот так неожиданно в лабиринтах подлодки их настигнет соленая морская волна.
«Всем покинуть отсеки! Плоты на воду!» — команды слышались одна за другой. Семен Григорян стал отсоединять плот от корпуса лодки — на это ушло слишком много времени. Крепления не поддавались. Корабль тонул, кормовой частью заваливаясь вниз, и через некоторое время стал торчком. Моряки бросились в ледяную воду. Наконец плот удалось отсоединить, но его отнесло от лодки волной. Корабль, постояв в вертикальном положении, стал быстро выравниваться в горизонтальное. Григорян принялся за второй плот. Тщетно. Та же история. Он вцепился в него так, что волна снесла его с палубы вместе со 100-кило-граммовым плотом. Плот оказался единственным плавсредством на всех. Раскрылся он днищем кверху, и к нему один за другим подплывали члены команды.