Вовсе не хотелось вставать, пусть, думаю, стреляет, гад! Однако кое-как встал. Голова словно чужая, до шеи не дотронешься - болит и в чём-то липком. Провёл рукой - кровь!
Как дошёл тогда до подвала, где сидели наши пленные, не помню. Потом всех на баржу перегнали, мне товарищи помогли дойти. А на другой день потащили нашу баржу вверх по реке. Дошли до какого-то большого селения и поставили баржу на якорь прямо посередине реки.
Через несколько дней состоялся суд. На палубе баржи поставили стол, накрыли красным сукном, за стол сели офицеры. В середине главный судья, полковник, здоровый такой, мордастый!
Приводили на допрос по одному. Дошла очередь до меня.
- Фамилия, имя, отчество? - спрашивает полковник.
- Бредис, Ян Янович, - отвечаю.
- Чухна?
- Никак нет, латыш, - спокойно говорю я.
- Один чёрт! - буркнул судья. - Большевик?
- Никак нет, не большевик.
- Сочувствующий?
- Никак нет, не сочувствующий, - отвечаю я.
- Так какого ж чёрта воюешь против нас? - рассвирепел полковник. - Кто ж ты тогда?!
- Я гражданин Российской республики, а воюю, чтобы всех вас, гадов, уничтожить, кровопийцев проклятых! Понятно тебе, жирный боров?!
Вот тут, гражданочки, начался аврал! Офицеры вскочили - и за оружие! Полковник покраснел как рак, выхватил наган и в меня прицелился. А мне терять нечего, всё равно конец! Стряхнул с себя конвойных и как заору:
- Стреляй в меня, гад ползучий, стреляй! Всё равно всех не перестреляешь, правда наша будет!
Не думал, что после такого жив останусь! Полковник кивнул, меня схватили - и обратно в трюм. Посадили в отдельную конуру. Два дня ничего не давали, ни хлеба, ни воды. На третий день принесли селёдку. Удивился я; с чего, думаю, такая честь?! Съел селёдку, прошу у конвойного воды. А он, гад, ухмыльнулся и говорит: "Воды за бортом сколько хочешь. Придёт время, напьёшься!" Вот ведь собака какая, так и не дал воды! А пить хотелось ужасно! Ночью спать не мог: чуть задремлешь маленько, вода снится - и пьёшь, пьёшь её без конца. Проснёшься, а во рту словно кошки ночевали! Через день опять дали селёдку. Что оставалось делать - съел! Вскоре приходит конвойный. "Идём, - говорит, - наверх, ребята хотят с тобой познакомиться". Ну, думаю, конец, расстреляют! Шёл, так попрощался с товарищами, поднялся на палубу.
Вижу, конвойные сидят на настиле трюма, винтовки держат наизготовку. Как будто расстреливать меня не торопятся.
А день солнечный, ясный... Посмотрел вокруг. Река спокойно течёт, и вода так ласково струится вдоль борта. "Эх, напиться бы, думаю, а потом и помирать можно! Рискнуть, что ли, прыгнуть?"
Вдруг конвойный, словно мои мысли прочёл, тихо шепнул:
- Не прыгай, матрос! Они только этого и ждут, уж сколько людей так побили. Терпи, будет вода!
- Вот так моряк! - насмешливо крикнул один из тюремщиков. - Что не ныряешь, боишься? Ждёшь, когда тебя просто к борту поставят?! Давай, давай, прыгай, не трусь!
Стою у борта и раздумываю, что делать? Нырять со связанными руками дело гиблое, далеко не уплывёшь. Ждать, когда расстреляют, тоже невесело! Вспомнил слова конвойного насчёт воды и решил выжидать. Будь что будет!
- Не хочешь показать нам, как надо плавать, матрос? - сердито крикнул кто-то из тюремщиков. - Уведи, Степанов! Трус он.
Ночью Степанов принёс воды в банке из-под свиной тушёнки. Часть воды я выпил, а остаток вылил под доски, которые прикрывали железное дно баржи. Но селёдок больше мне не давали - поняли, что на такую приманку я не ловлюсь! Потом перевели в общий трюм. Тут я ожил: с народом и помирать не страшно!
А вот председатель сарапульского исполкома, балтийский матрос Павел Краснопёрое, не выдержал такой пытки. Несколько дней не давали ему воды, а потом вывели на палубу. Он бросился в реку и нырнул. Но разве уйдёшь от пули? Погиб Краснопёров...
А тюремщики продолжали свою работу. Дня не проходило, чтобы кого-нибудь не расстреляли. Делалось это просто. Поднималась крышка люка и выкликали ряд фамилий. Товарищи поднимались на палубу, и больше мы их не видели. Нам, голодным и раздетым, смерть была не страшна. На спасенье нельзя было надеяться, - все знали: как только наши начнут наступление, баржа вместе с людьми будет потоплена. Об этом говорили сами тюремщики.
* * *
Каждое утро ждал я, что вызовут, но белогвардейцы будто забыли, что в трюме живёт моряк, который их здорово облаял. Но вот как-то на рассвете меня будят:
- Вставай, Ян!
Словно холодок пробежал по коже. "Всё! - решил я. - Настало и твоё время, товарищ Бредис, отдавать концы".
- Какие-то пароходы идут снизу, не наши ли? - взволнованно говорили товарищи.
Сна как не бывало! Вскочил и бросился к щели в борту. Вижу, идут миноносцы, на мачтах развеваются царские флаги!
- Эх! - я даже плюнул с досады. - Лучше бы не будили! Самые настоящие белогвардейцы! - Потом смотрю, от пристани отваливает буксирный пароход, подходит к барже и подаёт конец для буксировки.
- Братишки! - говорю. - Пойте "Варяга"! "Последний парад наступает!" За нами пришли драконы! Поведут топить! Закуривай напоследок, братва!
А на баке затопали десятки ног - тюремщики поднимали тяжёлый якорь. Потом баржа тронулась с места, а пароход повёл её куда-то вниз по реке. Немного мы прошли, смотрю я и не верю своим глазам: навстречу нам идёт боевой корабль, а на мачтах у него красные флаги! Миноносцы проходят мимо, будто ничего не замечают. Корабль же вплотную подходит к барже, и с него на палубу горохом высыпают моряки. Топот, крики, слова команды, но ни одного выстрела! Мы ничего не понимаем, в чём тут дело! Потом настил трюма поднимают.
- Выходи, товарищи! - закричали сверху.
Мы ждём, что дальше будет, и не выходим. Кому охота первым на тот свет отправляться! Но вдруг увидели красные ленточки у моряков! Свои, красные!
Что тут было, Родион, трудно даже представить! Кто моряков целует и обнимает, кто плачет от радости! Да разве можно было не радоваться! Ждали, что нас, как котят, потопят, а тут вдруг спасенье!
Вот, товарищи, как наши моряки беляков обдурили, словно маленьких. Здорово придумали. И флаги царские подняли на миноносцах и на своих командиров погоны золотые нацепили, чтобы на белых походить!
А беляки прохлопали и даже баржу помогли провести! Вот это военная хитрость, ничего не скажешь!
Вырастешь большой, Родион, будешь на флоте служить, расскажешь товарищам, как воевали балтийские моряки в гражданскую войну!
Взволнованный, с горящими глазами, слушал Родион рассказ моряка. В его воображении вставали миноносцы, тёмными тенями скользящие по реке, громадные пушки, направленные на них с берега, и бесстрашные моряки, смело смотрящие в лицо смерти...
Ему представилась огромная баржа с узниками, приговорёнными к потоплению, и герои моряки, спасшие их.
Он вспомнил рассказы деда, участника русско-японской войны, о том, как храбро сражались матросы в чужом далёком море. С поднятыми на мачтах боевыми флагами русские корабли, разбитые снарядами, шли ко дну, но в плен не сдавались. Вместе с ними гибли матросы...
И вот он, потомок двух поколений моряков, вместо того чтобы воевать, сидит дома. "Но что я могу теперь делать на пароходах? - размышлял мальчик. - На зиму они встанут на ремонт, а что я понимаю в машинах? Меня наверняка не возьмут! А вот весной - дело другое! Пойду на пароход хоть помощником кока, кашу варить, а дальше видно будет, на что я буду годен. Придётся подождать до весны, ничего не поделаешь!" - решил он.
Отъезд
Недолго отдыхали в посёлке Камские Полянки спасённые с баржи смерти. Приближалась зима... На реке начался ледоход. Льдины смерзались в большие ледяные поля, наползали на берега и с шипением плыли дальше. Вместе со льдом по реке шли пароходы. Последними уходили на свою базу в Нижний Новгород суда Волжской военной флотилии.