Будет трудно, может быть— даже невозможно…
Но на войне и невозможное бывает возможным.
Все три бригады продолжали свой поход в Берлин. Передовым кораблям, идущим по каналу Гогенцоллерн, оставалось до города уже менее тридцати километров. Несколько больше — третьей бригаде, шедшей от Фюрстенберга.
Еще до начала сражения за Берлин наше командование имело в виду, что на самых ближних подступах к городу или когда в нем разгорятся уличные бои, армейским частям может понадобиться помощь моряков. Однако уверенности, что бронекатера подойдут к тому времени, не было. Да и трудно было рассчитывать, что в условиях городской тесноты эти не такие уж малые корабли смогут действовать успешно. Было решено на первый случай: если понадобится форсировать каналы или Шпрее, использовать полуглиссеры — они малы, обладают большой скоростью и поэтому менее уязвимы для вражеского огня. Каждый полуглиссер с экипажем из двух человек — командира-рулевого и моториста-пулеметчика — мог взять на борт десяток бойцов. Полуглиссеры хорошо зарекомендовали себя в боях еще летом сорок четвертого года.
16 апреля, в самом начале сражения за Берлин, отряд полуглиссеров под командой лейтенанта Калинина получил боевую задачу. Командир вызвал комсорга отряда старшину 1 статьи Пашкова.
— Идем в Берлин!
— Каким путем? — не сразу понял тот.
— Сухопутным! Грузимся на автомашины и — вместе с армией! Становиться на воду будем уже в Берлине.
— Здорово! — восхитился Пашков. — Из всех моряков мы там первые будем!
— Честь велика, — стал серьезным Калинин. — Нужно ее оправдать. Разъясни это комсомольцам и вообще всем, у нас же в отряде сплошь молодежь.
Сияющий Пашков поспешил к матросам:
— Ну, братцы! Идем штурмовать логово!
Молоды были ребята в отряде, но большинство из них успело пройти долгий и трудный боевой путь. Некоторые начали его в первые дни войны.
Сам Пашков к началу войны был уже не новичок на флотской службе. Его призвали в тридцать девятом из родной карельской деревни Кляппсельги. Еще до призыва он был комсомольским секретарем в колхозе. Начало войны застало его на Северном флоте, на тральщике. Пашков сразу же подал по команде рапорт: «Прошу направить на фронт. Клянусь громить фашистов, пока руки мои смогут держать оружие, а глаза будут видеть врага, пока в груди моей бьется сердце».
Просьбу удовлетворили, Пашкова зачислили в первый североморский отдельный отряд моряков. Вскоре он уже сражался под Москвой. Стал умелым и храбрым разведчиком, участвовал в лыжных вылазках в тыл врага. Потом, когда немцев отогнали от столицы, воевал под Старой Руссой. Получил первую награду — медаль «За отвагу», — был ранен. При выписке из госпиталя стал сразу же проситься опять на фронт. Но к тому времени только что созданной Волжской флотилии потребовались моряки, и его отправили туда. Был Пашков, что называется, мастер на все руки. В боях на Волге стоял и рулевым на тральщике, и сигнальщиком, связистом на береговом корректировочном посту, а потом стал и командиром катера — одного из тех, что ходили под огнем через Волгу в Сталинград, доставляя боеприпасы и вывозя раненых. Однажды катер попал под бомбежку, осколок надолго вывел Пашкова из строя. Только к весне сорок четвертого вылечился. Товарищи по флотилии были уже на Березине. Туда и направили Пашкова— служить на полуглиссерах. Там вспомнили, что Пашков— комсомольский работник с еще довоенным стажем, и избрали его секретарем комсомольской организации.
Комсорга в отряде прежде всего уважали за уменье воевать, за храбрость. Отважно действовал он на своем полуглиссере под Бобруйском и Пинском.
Полуглиссеры, подошедшие к Кюстринскому плацдарму, были подняты с воды и погружены на автомашины — в кузов свободно вмещался один катер. Колонна последовала непосредственно за наступающими частями одного из стрелковых корпусов. Несколько раз на нее нападали фашистские пикировщики, приходилось отбиваться из пулеметов, установленных в кузовах. При одном из налетов моряки подожгли головной штурмовик. Задымив, он ретировался, за ним отвернули и другие.
Когда до Берлина оставалось всего несколько километров, Пашков, воспользовавшись вынужденной остановкой на забитой войсками дороге, собрал на обочине матросов, показал им письмо.
— От молодежи Бобруйска. Помнят нас там! Вот послушайте: «Мы живем лозунгами: „Все для фронта! Все для Победы“. Наши думы и чаяния с вами, доблестные воины… Добивайте фашистов… Ждем вас с победой!»