Неприязненно, исподлобья глядя на стоявшего перед ним Ушакова, Мордвинов облизал пересохшие губы и язвительно произнес:
— Ну-ка, дай указ! Говоришь, утром курьер его тебе привоз, а вон уже и с расписанием управился. Да не копию, — вновь взорвался он, — а сам указ, императором подписанный!
Ушаков неспешно расстегнул мундир, вынул из внутреннего кармана пакет, из него — указ, развернул и с поклоном, почтительно, двумя руками протянул его, не двигаясь с места, адмиралу.
Тот непроизвольно сделал несколько шагов вперед и взял протянутый лист бумаги. Затем вернулся к столу и несколько раз внимательно прочитал короткий текст. Видимо, ему на ум пришли те же мысли о скрытом смысле указа, что и самому Ушакову. Лицо у него опять стало багроветь, и, не сдержавшись, он стукнул кулаком но столу и со злостью крикнул:
— И кто это придумал посылать флот с таким адмиралом против французов?! Да они тебя потопят в первом же сражении! Тоже нашли героя-победителя!
— Ваше превосходительство! — гневно воскликнул Ушаков. — Думайте, что говорите! За Калиакрию мне Святой Георгий второй степени пожалован! Да вы и годами на десять лет меня помоложе, так извольте но уставу титуловать. Я вам не лакей заморский, «командующий флотом и назначен самим императором, а не Платоном Зубовым!
Тут уж Мордвинов совсем потерял власть над собой. Вскочив, он забегал по кабинету и, размахивая руками, закричал:
— И точно, малый ребенок ты против них! И не только я тебя малым ребенком почитаю, все твои командиры так думают! Ха-ха, Ушаков с флотом пойдет против французов! Селим с ним будет совет держать! Да турки тебя дальше Босфора не пустят! И кто это так там удумал?!
Мордвинов явно забылся. Сказать такое об императорском указе, да еще при свидетелях, было более чем неосторожно. По тем временам, сказанного им было достаточно, чтобы пойти по этапу в Сибирь. Взглянув на покашливавшего в кулак Пустонина, он сообразил, что сболтнул лишнее.
— Ну ладно, — сказал он потише, — давай твои бумаги, разберемся!
Ушаков взял из рук Балабина сумку, достал из нее несколько исписанных листков и, подойдя к столу, положил их рядом с указом. Затем, глядя Мордвинову в глаза, усмехнулся, забрал указ и, также не торопясь, спрятал его в пакет, а потом во внутренний карман мундира. Застегивая пуговицы, он спокойным голосом, но с изрядной долей злорадства сказал:
— Здесь копия именного указа, привезенного курьером, и расписание всего необходимого. Рапорт государю императору Павлу Первому о подготовке к походу и о выходе в будущий четверг я сегодня же заготовлю и, как приказано, с этим же курьером завтра отправлю в Санкт-Петербург. С ним отправлю и жалобу на поношение тобою указа его императорского величества. И посмотрим, кто малым ребенком будет! А что флотом я назначен командовать, это государю так угодно было. Это тебе не менуэты на паркетах танцевать! В сражениях пушки палят, убить могут! Так-то, адмирал!
Ушаков по-уставному поклонился и круто повернулся к двери, не обращая внимания на растерянно замолчавшего хозяина. За ним последовал Балабин, Пустонин было замешкался, вопросительно глянул на Мордвинова, но тот досадливо отмахнулся, и Пустонин пустился догонять ушедших.
Молча дошли до коляски. Остановились. Тут Пустонин не выдержал, хмыкнул и, покрутив головой, с деланным восхищением произнес:
— Однако крепко вы, Федор Федорович, адмирала! Всем бортом залп дали! Не скоро господин адмирал в себя придет. Беды вам уж он наделает! А правда, что вы с флотом к Дарданелям пойдете? Никто лучше вас с этим делом не справится. Весь флот Калиакрию помнит!
Он хотел еще что-то сказать, но Ушаков обратился к Балабину и распорядился, чтобы тот вместе с Пустониным отправился в контору и передал ему все расчеты на ремонт и подготовку кораблей к долгому походу.
— А потом, Петр Иванович, — добавил Ушаков, — поезжай ко мне домой. Скажи Поликарпычу, чтобы обед человек на десять приготовил часам, эдак, к пяти пополудни. Я немного пройдусь. От земли отвык, — он усмехнулся. И, обращаясь к Пустонину, сказал: — Будь здоров, Семен Афанасьич! Принимайся-ка за дело. Завтра к тебе зайду. Разберемся, что к чему.
Оставшись с Пустониным, Балабин огорченно промолвил:
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Видно, на бал нам уже не попасть! Ах, какой бал был бы! А теперь только разве в баньку сходить успеешь!