Выбрать главу

Такой разговор состоялся у Ушакова с Захаром. Именно он и не шел из головы во время совещания.

А деловой разговор опять перешел в воспоминания. Ушакова привлек рассказ Вильсона о том, как они прошлой осенью ездили на охоту в степь.

— Роман Романыч, — перебил его капитан 1-го ранга Дмитрий Николаевич Сенявин — командир второго по величине и боевой мощи после «Св. Павла» линейного корабля «Св. Петр», — помнишь, как мы у мурзы гостили?

— Как не помнить! Доложу я вам, господа, зрелище было… Подъехали мы к деревушке татарской. Собаки нас встретили, страшные, не приведи господь. Ну, их разогнали, а нас проводили к мурзе во двор, окруженный глухим каменным забором. Довольно обширный, он зарос бурьяном и был загажен скотом и стадом белых, серых и черных индюков, поднявших оглушительный крик. Главной постройкой во дворе, однако, был не дом, а огромный, во всю правую сторону, открытый сарай для скота с длинной коновязью перед ним. За сараем стояли пирамиды каких-то кирпичей, потом мне сказали, что это кизяки из сухого навоза, ими они нечки топят.

Когда мы вышли из колясок, нас окружили человек десять татар в рыжих и черных плоских барашковых шапках, в ситцевых куртках, надетых поверх чистых белых рубах. Прикладывая правую руку к сердцу и что-то говоря, они показывали на дом, приглашая войти. Вот тут нас ваш Захар, Федор Федорович, здорово выручил. Он, оказывается, довольно ловко с ними сговорился накануне. И мы приехали не просто к мурзе, а к самому каймакану — это по-ихнему управитель целой области.

Дом снаружи имел довольно жалкий вид. Двери такие низкие, что мне чуть не пополам согнуться пришлось. Из больших сквозных сеней с выходом во двор и в сад нас провели в правую дверь — на мужскую сторону, и мы очутились не во дворце, скажем, но в удивительно большой и высокой зале. Не верилось глазам, что в таком на вид жалком доме может быть такая роскошь! Стены были обтянуты парчой, обвешаны персидскими коврами, вдоль стен стояли низкие диваны с бархатными подушками. В одном углу на подставках высилось около дюжины черешневых чубуков с янтарными мундштуками, в другом — целый арсенал сабель, кинжалов, ружей и пистолетов. Все было идеально чисто, и нам стало стыдно своих запыленных сапог. Пришлось их снять, и мы в одних носках чувствовали себя раздетыми. Потом, правда, привыкли.

— Роман Романыч, — вновь вмешался Сенявин, — вы расскажите, как нас угощали!

— Да, господа, Поликарпыч сегодня нас угостил отменно! Но куда ему, ты, Федор Федорович, меня прости, до угощения мурзы! Сначала нам на подносе принесли по чашечке густого и сладкого кофе. Потом один слуга внес в комнату табурет дивной красоты, весь обложенный перламутром, перевернул его кверху ножками и поставил его перед нами. Уселись мы на диванах, ждем, что будет дальше. Другой слуга принес огромный медный поднос — настоящий круглый стол — и поставил его на перевернутый табурет. Потом стали приходить еще слуги, и каждый что-либо ставил на стол. Вскоре он был заставлен медными и серебряными тарелками и мисками с жареной индюшатиной и курятиной, свежим маслом, творогом, яичницей, вареной и жареной бараниной, нарезанной тонкими ломтиками бараньей колбасой, изюмом, чищеными орехами и еще не упомню чем.

Затем новые слуги принесли миски с водой для мытья рук и полотенца. И вот только тогда вошел хозяин. С каждым поздоровался по-европейски — за руку и по-восточному — с поклоном и прикладыванием руки к сердцу. Беседу с ним вел Захар. Уж о чем они говорили, нам было неизвестно. Подкрепившись и отдохнув, отправились на охоту.

Каждому дали одноконную арбу, и, растянувшись в линию, мы, где шагом, где рысью, стали преследовать появившиеся стайки дроф. На лошадей и повозки они внимания не обращали, но стоило увидеть им человека, как они устремлялись прочь с такой скоростью, что и верхом догнать было мудрено.

Просоленные всеми штормами и продутые всеми ветрами, бравые капитаны с увлечением слушали бесхитростный рассказ об охоте, в котором, как и в каждом охотничьем рассказе, было больше экспрессии, чем истины. Романтика морских походов для них была обычным тяжелым трудом, а невинные охотничьи подвиги — верхом романтики. Ушаков тоже с интересом слушал охотничьи байки Романа Романыча, с удивлением замечая неподдельный азарт слушателей.