Особо важным считается у нас «не подать голоса». Казак, проявивший слабость и закричавший под розгами, уже не казак. Уважать его станичники не будут, ни на какие должности не изберут. Если наказывают атамана, то он снимает шапку и после исполнения кланяется во все стороны — благодарит круг. После этого, надев шапку, он снова становится властью. Тут уже казаки хором извиняются перед наказанным атаманом:
«Прости, господин атаман!»
Атаман же, уже в шапке и застегнутый на все пуговицы, гордо бросает:
«Бог простит!»
Бородач так натурально передал всю сцену приведения приговора в исполнение, что все покатывались от смеха. Сдержанно улыбался и Захар. Один из холуницких братьев, отсмеявшись, спросил:
— А самому тебе, атаман, не пришлось говорить «бог простит»?
— Приходилось, что греха таить, приходилось! Да только с атаманства я сам после второго года ушел. Стар стал.
Прекращая обидный, как он считал, поворот разговора, Захар спросил:
— А как вы живете, дома у вас какие, что делаете, что едите?
— Едим мы то же, что и дома, на Дону, деды наши ели: хлеб, мясо, молоко, рыбу, яблоки, горох. Ну, там, огородину всякую. И хаты наши такие же. Строим их молодым всем миром из самана{70}, кроем хаты камышом. В хате полы из глины, покрыты рядном, хлеб печем в русских печках на дворе, там же и еду варим. Зимой здесь тепло, в хате топить не надо, а когда дождь зарядит да ветер поднимется, так для дитев жаровни с углями приносим в хаты.
Хозяйство ведем по Игнатовым заветам. Пшеничку сеем, баранов да коз в горах пасем, у нас у всех во дворе коровы, быки, лошади. Оставайся, сам увидишь. Завтра из станицы возы придут — еще один баркас привезут, харчей нам, а отсюда рыбу вяленую и соленую заберут. Только соленой-то рыбы мало будет, соль-то дорога, вот и не хватает.
— Слухай, — встрепенулся от пришедшей мысли старшой, — ты парень грамотный, видать, холостой. Чего тебе по свету маяться? Оставайся, девку найдешь, женишься. Мальцов грамоте учить будешь, а то поп все по псалтырю, а ты и по-нашему поучить мог бы. Оставайся, а?
Захар вначале рассмеялся, а потом, увидев, как заблестели глаза у его белохолуницких кузнецов, понял, что им предложение казака очень даже пришлось по вкусу. Задним числом он выбранил себя за излишнее любопытство. Но надо было найти выход из создавшегося положения. Для начала он отшутился и, обрывая разговор, поблагодарил бородатого старшого за хороший разговор, подарил ему свинцовый карандаш и бывшую при нем чистую бумагу. Потом, немного подумав, достал из сумки бережно хранимую и завернутую в кусок пергамента книгу — это была запрещенная в России книга Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».
Подержав ее на ладони, он вздохнул и отдал книгу своему собеседнику.
— На вот, возьми. Почитай на свободе, как у нас на Руси сейчас живется. А теперь прощай.
Отойдя несколько шагов, Захар вдруг вернулся и спросил у бородача:
— А назад в Россию не тянет?
— Как не тянет! Тянет, очень тянет. Мы же русские. И помним это всегда. Но пока на Руси цари, нам Игнат туда вертаться не велел. Ну, прощевай, казак! — Он обнял и поцеловал Захара.
Захар так никогда и не узнал, что книгу Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» читали и перечитывали казаки-некрасовцы всем миром. Кто плакал, кто в бессильном гневе сжимал кулаки. Страдания далеких сородичей были им близки и понятны.
И пройдут еще долгие полтора столетия, когда некрасовские казаки, уверившись в том, что на Руси больше нет и не будет царей, пойдут к своей земле и, сохранив верность отчизне, которую вынуждены были покинуть их пращуры, сольются с ее великим народом.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Встреча с Чесмой
«Св. Павел» мерно покачивался на редкой волне. Предрассветную тишину нарушали лишь скрин мачт да крики ишаков, доносившиеся из поселка на берегу Чесменской{71} бухты. Ближе к берегу также на якоре стояла «Панагия Дука». Команды на обоих судах, намучившиеся борьбой с трехдневпым штормом, спали. Только вахтенные да часовые на «Св. Павле» бодрствовали. На верхнем салинге{72} «Св. Павла» сидел Захар, ожидая восхода солнца. Отпущенный вчера ночью командующим после доклада, он надеялся успеть посмотреть восход солнца до нового вызова к Ушакову. Друзья по раз говорили ему о непередаваемой красоте солнечного восхода над пустыней, но самому увидеть эту красоту Захару но удавалось. Солнечные восходы над водной гладью давно стали привычными, а вот над пустыней…