Следующий день был днем полного отдыха. Отоспались, собрались в дорогу, два часа гоняли футбол в бесснежной степи. Частенько на площадке оказывалось сразу несколько «мячей» — это степной ветер гнал перекати-поле…
31 января 1966 года. Четыре часа дня местного времени. Спускаюсь в бункер. Занимаю свое рабочее место у центрального пульта космического объекта, слева от черноволосого и темноглазого, чуть флегматичного на вид, молодого улыбчивого оператора Эдика Филипенко; справа от него — контролер Володя Калинов, инженер с немалым стажем испытательной работы, опытный, с хитрющими глазами и морщинистым лбом. Володя — настоящий тактик коллективного операторского искусства. Да, и сидя в операторском кресле, надо быть умелым тактиком! Нужно очень тонко понимать и чувствовать, когда о появившемся замечании следует докладывать немедленно (случается, и докладывать-то нет времени, надо действовать самому, не теряя драгоценного мгновения), а когда не грех обождать, разобраться: может оператор пульта или бортрасчета не совсем точно выполнил требования инструкции, может, возникло пока непонятное явление, в данный момент некритическое, и прежде чем загружать переговорное устройство, попытаться самому докопаться до причины.
Впервые я теперь не стажер, а представитель Главного конструктора, ответственный перед ним и коллективом. Рядом, за центральным пультом ракеты-носителя, за другими пультами — операторы, представители своих главных, как и я. Каждый из нас имеет свой, резко очерченный круг обязанностей, определенный стартовым штатным расписанием, и в то же время мы крепко-накрепко связаны между собой. Оператор, руководствуясь инструкциями и командами пускающего, обязан строго выполнять операции. А представитель Главного обязан точно оценивать работу бортовой и наземной аппаратуры и в случае отклонений незамедлительно решать, что делать.
Вот тут-то случается — на решение отводятся… секунды. Так и называется: принять верное решение при остром дефиците времени. Как на летчика-испытателя, как на врача-хирурга, на него ложится, естественно, бремя ответственности. Ответственности за это стоящее на старте «изделие», за годы творческого труда тысяч людей. За успехи и приоритет страны.
…Клапан не сработал… До пуска оставалось десять дней. Не густо. Но успеть можно. Идешь, анализируешь, устраняешь.
Обнаружена негерметичность системы амортизации. До пуска три дня. Совсем худо. Но успеть еще можно. Заменяешь… А вот, если сейчас, сию минуту, к примеру, падает напряжение батареи. Падает чуть больше допустимого, определенного техническим документом. До «последней кнопки» — несколько секунд. Быть или не быть пуску? Полету. Тогда что? Что делать? Стрелка хронометра приближается к последней цифре. Еще пара-тройка вздрагиваний… «Батарея вытянет». Пускать! И… станция гибнет. Чем расплатишься за воплощенный в ней гигантский труд? «Нет, не вытянет». «Отбой!» Пуск отменен. Потерян астрономический срок. Жди следующего. На Луне — через месяц, это еще ничего, если ничего не упустили на Венере — через полтора года, на Марсе — почти через два года. Анализ — вдумчивый, спокойный, теперь неторопливый — показывает: батарея в норме, емкости хоть отбавляй, шел переходный процесс, и стрелка прибора из-за незначительного разброса параметров скакнула чуть ниже.
— Эх, ты, старый перестраховщик! — скажут тебе. — Сорвал такой пуск!
А пуск этот, как всегда, самый главный, самый важный.
…Когда медленно ползут последние минуты перед пуском, последние секунды, в пультовой — такая тишина! Не потому, что так положено, так заведено. Каждый сейчас — в ответе за пуск. Он решает…
В бункер входят Председатель государственной комиссии, Георгий Николаевич Бабакин, Анатолий Семенович Кириллов, Дмитрий Дмитриевич Полукаров. У каждого на рукаве красная повязка — знак разрешения находиться у ракеты до пятнадцатиминутной готовности. Председатель комиссии, побыв пару минут в пультовой, уходит в комнату связи. Георгий Николаевич стоит у стенки, идущей параллельно пультам, оперевшись на руки, заложенные за спину; лицо его пылает. Первый его пуск в ранге Главного конструктора. Полукаров грузно опускается на стул, стоящий за центральным операторским креслом, внимательно смотрит на пульт; слышно его отрывистое тяжелое дыхание. Кириллов ровен, спокоен, как всегда уверен в себе, только чуть порозовели щеки — скорее от легкого морозца. Откровенно весел и заметно возбужден заместитель Главного по ракете-носителю.