Я выбрался из кровати. Облачившись все в тот же легкий старый сюртук, сослуживший мне службу в путешествиях в будущее и прошлое, я не преминул воспользоваться свежей сменой белья, лежавшей на тумбочке, а также новой сорочкой и галстуком. Несмотря на утро, воздух по-прежнему был спертым и жарким: в голове гудело и в теле по-прежнему чувствовалась вялость.
Я отодвинул штору. «Бормоталка» по-прежнему отбрасывала сполохи на каменные своды Купола. Слышалось неразборчиво-отдаленное рокотание музыки военного оркестра, видимо, с оптимизмом поднимавшей рабочих на утреннюю смену.
Затем я спустился в столовую. Завтракать пришлось в одиночестве. Молчаливый Патрик, точно вышколенный английский лакей, подал мне тосты, сосиски, набитые каким-то растительным суррогатом и — что совершенно невероятно — настоящее яйцо всмятку.
После трапезы, захватив последний ломтик тоста, я отправился в курительную, где застал Моисея с Нево, склонившимися над столом, заваленным раскрытыми книгами и исписанными бумагами. Здесь же стояли чашки с недопитым чаем.
— Филби еще не появлялся? — спросил я.
— Пока нет, — ответил Моисей. Мой юный двойник был в одной ночной рубашке, небритый и непричесанный.
Я опустился на краешек стола.
— Моисей, похоже, ты ночью не сомкнул глаз?
Он усмехнулся, откидывая волосы со лба.
— Да как-то не пришлось. Мне не давала покоя мысль, которая крутилась у меня в голове. Вот я и спустился к Нево, который тоже всю ночь бодрствовал. — Моисей посмотрел на меня воспаленными глазами. — Мы провели время просто замечательно! Нево посвятил меня в тайны квантовой механики.
— Чего-чего?
— Да, — кивнул Нево, — а Моисей, в свою очередь, в виде культурного обмена, учил меня читать.
— Он оказался чертовски способным учеником, — откликнулся Моисей. — Достаточно было обучить его алфавиту и азам фонетики, а остальное он освоил самостоятельно, можно сказать, на лету.
Я просмотрел книги на столе и заметил стопку бумаги, покрытую загадочными символами. Морлок неуклюже нацарапал их карандашом, прорвав несколько листов бумаги насквозь. Видимо, такой же результат ждал меня, попробуй я употребить в дело инструменты для добывания огня, освоенные моими далекими предками — ведь я ушел от них не дальше, чем Нево от 1938-го года.
— А как же фонограф? — спросил я у Моисея. — Разве вам не любопытно было ознакомиться подробнее с этим миром?
— Там передают одну музыку да всякую трепотню. Причем, по большей части, морализаторскую. Терпеть не могу, когда тривиальности выдают за новости! Основные вопросы все равно остаются в тени: «Где мы?». «Кто над нами и как отсюда выбраться?». Вместо этого несут всякую чушь о задержках поездов и урезании пайков, а также смутные рассуждения о военных кампаниях.
Я похлопал его по плечу:
— Что же вы ожидали? Нас занесло сюда, вглубь Истории, как праздных туристов. То, что станет понятным через десятки лет, пока только смутные домыслы и рассуждения. У живущих настоящим днем нет уверенности в будущем, остается только строить догадки и вдохновлять на подвиги толпу. Так действует любое правительство, любая власть. Да и вы сами, друг мой — часто ли находили в ежедневных газетах глубокий анализ причинности истории? Разве газеты и передачи отвечают на вопросы: «Как» и «Почему»? Они, скорее, манипулируют сознанием обывателя. Главное — заинтересовать. Да и вы — смогли бы провести анализ важнейших событий 1873-го года?
— Вероятно, все так и есть, — заметил он. Однако, похоже, эта тема не заинтересовало его: молодой пытливый ум изобретателя сейчас был занят совсем другим. И окружающий мир — пусть даже иной эпохи — его не особенно увлекал.
— Лучше послушайте, что поведал мне наш друг морлок, как вы его называете. — Глаза у него тут же засверкали.
— Думаю, — иронически заметил я, — выбраться отсюда нам не поможет сейчас никакая квантовая теория.
— Вы зря так думаете. — Заявил Нево, устало растирая виски длинными гибкими пальцами. — Именно квантовая механика и дает понимание Исторической Множественности, в которой мы сейчас завязли.
— Замечательная гипотеза, — подхватил Моисей. — Удивительно, как мимо нее умудрились пройти в мое время.
Я подвинул листки к Нево.
— Ну-ка, объясните.
5. Множественные мировые интерпретации
Только Нево приступил к объяснению, как Моисей схватил его за руку.
— Нет, позвольте, я! Заодно проверим, верно ли я понял. Итак: Представьте себе, что мир, все мироздание целиком, состоит из атомов. Это мельчайшие частицы, которые увидеть нельзя даже в самые мощные увеличительные приборы: мельчайшие плотные частицы, витающие повсюду, сталкиваясь, точно бильярдные шары.
Такая метафора вызвала у меня кислую гримасу.
— Думаю, вы что-то сильно упрощаете.
— О, нет — позвольте мне объяснить это именно так! Следите за мыслью: моя цель — доказать ошибочность подобного мировоззрения.
Я нахмурился еще больше.
— И что же дальше?
— Частица, вопреки уверенности Ньютона движется непредсказуемо, и никто не может угадать ни ее траекторию, ни место появления в определенной точке.
— Полагаю, что, имея под рукой микроскоп, пусть не оптический, будущего поколения, можно было бы…
— Забудьте! — не терпящим возражения тоном заявил Моисей. Существует фундаментальное ограничение измерений — называемое принципом неопределенности — и за ним потолок измерений он задает потолок попыткам измерить все и вся на свете, издревле предпринимаемым человечеством.
Рассматривая картину мира таким образом, мы должны забыть о точности. Мы должны рассуждать в понятиях Вероятности — то есть о том, что существует гипотетическая возможность обнаружить данный физический объект в данном месте, с такой-то скоростью, в течение такого-то времени — и так далее.
— Стоп, — довольно бесцеремонно оборвал я. Проведем простейший эксперимент. Я измеряю месторасположение частицы — с помощью микроскопа, со всей возможной и доступной точностью. Надеюсь, вы не станете отрицать возможность подобного эксперимента. И вот — измерение в моих руках. О какой же неопределенности может идти речь?
— Дело в том, — вмешался Нево, — что весьма невелик шанс, что имей вы шанс повторить этот эксперимент от начала, вы бы нашли частицу в другом мест, сдвинутой от первого места положения.
Видимо, они не торопились изложить свою теорию сразу.
— Достаточно, — отрезал я. — Допустим, и не будем затягивать дискуссию. Но какое это имеет отношение к нам?
— В этом заключается новая философия, именуемая Множеством Мировых Интерпретаций квантовой механики, — произнес Нево своим жидкотекучим голосом, от которого вдруг побежали по спине мурашки. — До опубликования работы на эту тему вас отделяла пара десятилетий. Это перевернет науку и мировоззрение. Я напомню вам имя Эверетта…
— Так вот что получается, — заторопился Моисей, — Предположим, вы имеете дело с частицей, способной находиться сразу в двух местах, одновременно. И что получится? Вы со своим хитроумным микроскопом можете увидеть ее в одном месте и… только в одном из мест — и все…
— Так вот, — продолжал Нево, В соответствии с идеей множественности миров, во время проведения подобного эксперимента История разделится надвое. И в другой истории будет находиться ваш двойник, ваше «альтер эго» — и он обнаружит искомый объект в ином месте.
— Другая История?
Заговорил Моисей:
— Причем совершенно реальная. — Он ухмыльнулся. — Где существует другой ты — и существует бесконечное множество твоих «альтер эго», размножающихся точно кролики, в любой момент!
— Что за ужасающую картину вы тут рисуете передо мной! — заметил я. — По мне двоих "я" и так более чем достаточно. Но, слушайте, Нево, мы же не сможем разговаривать друг с другом, если начнем делиться подобным образом?