Я двигался дальше. Местная фауна была равнодушна к человеку, ничуть не пугаясь его, как животные моего века, многие века, травимые по лесам и болотам. Но благодаря присутствию таких «диатрим» все были чутко настороже, ведь наверняка существовали и другие хищники.
Все здесь маскировалось, покрываясь предусмотренным природой камуфляжем. Вот, например палый лист, прилипший к стволу дерева — так мне казалось на расстоянии — при моем приближении стартовал на проворных ножках, став каким-то насекомым вроде кузнечика. Вот на каменистом развале я заметил капли росы, блестевшие, словно драгоценные камни в свете, проникавшем сквозь кроны. Но стоило мне нагнуться ниже, чтобы осмотреть их как следует, как это оказались жуки с прозрачными панцирями, каких не сохранилось на Земле моего времени. Черно-белое пятно гуано, смазанного по стволу, стало пауком.
Примерно через милю пути по длинной вытянутой полосе пляжа, я увидел семейку клювастых диатрим. Две взрослых особи прихорашивались, обвивая друг друга длинными шеями, в то время как три оперившихся птенца шатались вокруг на неокрепших ногах, клекоча и хлопая крыльями. Временами они садились в воду и встряхивались, пропитывая оперение водной пылью. Вся эта семейка неуклюжих куцекрылых полустраусов-полудинозавров смотрелась в высшей степени комично, однако я был настороже не оставляя им ни шанса — даже эти «малыши» в четыре фута ростом были с виду мускулистыми.
Я приблизился к самому краю, смочил пальцы и лизнул. Вода была соленой.
Мне показалось, что Солнце опускается ниже, за лес. Поэтому я прошел, возможно, где-то полмили к востоку в сторону, где оставил обломки машины времени — и по моим расчетам находился как раз на перекрестке Найтсбридж и Слоан-стрит. И вот, оказывается, в век палеоцена здесь был берег моря! Я посмотрел на этот океан, покрывавший весь Лондон до восточного угла Гайд-парка. Возможно, это было продолжение Северного моря или Английского канала, который теперь вливался в Лондон. В таком случае нам просто повезло: стоило лишь чуть подняться уровню моря, и мы с Нево оказались бы ввержены в пучину океана.
Сняв ботинки с носками, я привязал их шнурками к поясному ремню и зашел в воду. Она приятно щекотала лодыжки и была холодной. Я уже собирался ополоснуться, но вовремя вспомнил, что соль попадет на раны. Обнаружив яму, продавленную в песке, образовавшую нечто вроде неглубокой лужи, я запустил руки в муть и немедленно тут же обнаружил целую коллекцию разнообразных животных: двустворчатые моллюски, зарывающиеся в песок, брюхоногие и что-то напоминающее устриц.
Здесь, у черты океана, когда море ластилось у моих ног, а Солнце ласкало затылок, у меня родилось отрешенное чувство мира и спокойствия, как будто я достиг давно искомого дома. Великое чувство снизошло на меня, окатило с головы до ног. В детстве родители брали меня с собой к морю, точно какому же, как сейчас, и так же представлял, что я совершенно один во всем мире — на бескрайних берегах, пустошах пляжей, уходящих в бесконечную перспективу границ моря и суши. Но теперь моя детская мечта исполнилась — самым причудливым и непостижимым образом. В океане не было видно ни единого корабля — нигде, во всем мире. Не было ни городов, ни людей, там, за моей спиной, где простирались джунгли, — и единственными представителями разума на этой планете были я да несчастный раненый морлок. И надо сказать, это была не самая худшая перспектива, после тьмы и хаоса 1938-го, из которого я недавно сбежал.
Я выпрямился. Море очаровательное, но мы же не станем пить соленую воду. Я четко отметил место, откуда вышел из джунглей — очень не хотелось потерять своего единственного спутника среди лесного мрака, и я пошлепал по краю воды, старательно обходя семейство диатрим.
Пройдя так с милю, я вышел на ручей, выбивавшийся из леса и рассекавший морской пляж. Вода на вкус оказалась свежей и пресной. Я почувствовал прилив сил: сегодня нам не грозила гибель от жажды! Опустившись на колени перед ручьем, я сунул в него лицо и омыл шею. Вода была игристая как шампанское, она пузырилась на губах как курортная минералка и пьянила свежестью шампанского. Сняв сюртук с рубашкой, я ополоснулся по пояс. Спекшаяся кровь, потемневшая на воздухе, отправилась к морским просторам. Я почувствовал прилив бодрости и сил.
Теперь оставалось решить, как напоить Нево. Нужна была кружка, канистра, любая емкость для воды. Несколько минут я просидел у ручья, вглядываясь в бурные воды. В замешательстве. Казалось, последнее путешествие во времени окончательно прочистило мне мозги, и я уже был неспособен ничего придумать.
Наконец, я отвязал с пояса ботинки, которые приторочил туда шнурками (помните?) снял привязанные на поясе ботинки, ополоснул их в ручье, с грехом пополам, и наполнил свежей водой. Взяв их как два драгоценных сосуда бережно в руки, я понес их в сторону леса, умирающему от жажды морлоку.
Там я отыскал его тело и плеснул в лицо. Но когда я подносил ботинок к его рту, то мысленно дал себе клятву, что в следующий раз непременно найду что-нибудь более подходящее в качестве кружки.
Правая нога морлока сильно пострадала после атаки диатримы: перебито колено и нога повернута под неправильным углом. Взяв какой-то стальной обломок времямобиля, который можно было использовать вместо ножа, я попробовал, заточив его о камень, побрить поврежденные места. Убедившись, что открытого перелома нет, я облегченно вздохнул: заражение ему не грозило.
В время моих неуклюжих манипуляций морлок стонал, а под конец и вовсе взвыл по-кошачьи, не приходя в себя.
Прочистив раны, я внимательно ощупал ногу на предмет перелома. Главное повреждение как я заметил выше, было в колене и лодыжке. Я нашел две прочных на вид и на ощупь пластины и зафиксировал ими ногу, обмотав обрывками одежды. Все равно в этом климате она не пригодится.
И тогда, собравшись с мужеством, я перевязывал ему ногу, морлок завопил, и эхом отозвались деревья. Звук был жуткий — как будто ухал филин или кого-то разрывали на части.
Обессилев, я поужинал устрицами — сырыми — поскольку не было сил, чтобы развести костер — и прилег рядом с мороком, спиной упираясь в ствол дерева, для надежности сжимая разводной ключ Моисея в руке.
3. Как мы жили
Я разбил лагерь на берегу палеоценового моря, по соседству с ручьем. Пустынный пляж хорошо просматривался и был безопаснее, чем лесная чащоба. Я устроил солнечный зонтик Нево из раскидистых ветвей и расставленных обломков катастрофы.
Перенести его туда не составляло труда: он был легким как ребенок. Нево лишь беспомощно посмотрел на меня, как будто не приходя в сознание, сквозь разбитые очки — трудно было поверить, что это представитель расы, овладевшей внутренним космосом.
Потом я занялся костром. Вся доступная древесина — ветки, сучья и тому подобное, были сырыми насквозь и даже заплесневелыми. Я разложил их на песке просушиться. Приготовив затем ворох листьев на растопку, также хорошо прожарившихся на Солнце, мне не составило особого труда выбить искру куском кремня и металла машины времени. Сначала я проводил этот древний ритуала ежедневно, пока не обнаружил, что угли можно хранить весь день и запаливать костер, когда заблагорассудится — именно так и поступали и поступают первобытные народы.
Нево выздоравливал медленно и как будто неохотно. Ему, представителю рода существ никогда не спящих, должно быть, особенно трудно было переживать это растянувшееся полубеспамятство. Он сидел вялый весь день под зонтиком, не в силах не только пошевелиться. Но и даже разговаривать. Однако он питался устрицами и моллюсками, хотя и через силу. Временами я разнообразил нашу диету черепашьим мясом — благо на берегу были целые колонии морских черепах, можно сказать, подножный корм. Вскоре я научился добывать плоды с деревьев при помощи своеобразного бумеранга — бросая в крону заостренный кусок металла, который использовал в качестве ножа и огнива. Иногда для этого сходил и камень. Так наш стол разнообразился фруктами и орехами. Последние были особенно полезны — их сок освежал, а скорлупа годилась в качестве посуды. Даже волокна ореха не пропадали — из них можно было плести довольно прочные веревки.