Выбрать главу

Температура повысилась — и окружающий воздух задышал прохладой ноября. Я застегнул рубашку и запахнул куртку. У меня в глазах зарябило — это мелькали хлопья снега покрывшего землю. Вскоре вся земная поверхность исчезла под коркой инея и льда, не сменяясь сезонами — мир стал незыблемой зимней пустыней.

Земля менялась на глазах. На западе, севере и юге лежал снег. Лишь на востоке палеоценовое море заметно отступило от берегов — на несколько миль. На берегу лежал тоже лед и выброшенные на берег айсберги. Солнце и бледно-зеленая Луна по-прежнему кружились на небосклоне, а в море посверкивали приближающиеся к берегам айсберги.

Нево съежился в комок, запустив длинные пальцы под мышки, чтобы отогреться. Ноги он тоже поджал под себя, став похожим на пассажира в зале ожидания на занесенном снегом вокзале. Я тронул его плечо — оно было ледяное. Шерсть у него встала дыбом, и сам он нахохлился как птица.

— Ничего, Нево, — пытался я приободрить морлока. — Мы ведь уже проходили через ледниковые периоды и длиннее этого — и выжили. Сейчас за пару секунд мы проносимся через тысячелетие. Так что скоро мы неизбежно перенесемся в лето.

— Ты не понял, — простучал зубами морлок.

— Что?

— Это не ледниковый период. Этот уже другое будущее. Оледенение земли вызвано нарушением экосистемы и механизма ее регуляции. — он закрыл глаза.

— Эй, не спи на морозе! Что такое? Сколько это может продлиться?

Но он не отвечал.

Я уселся в такой же позе снегиря, пытаясь сохранить остатки тепла. Когти холода все глубже проникали, впивались в кожу Землю, и лед нарастал на ней слоями, век за веком, прибывая прямо на глазах, как вода. Небо над головой очистилось, и Солнце снова стало ярким, но уже не согревало — видимо это было связано с какими-то изменениями в атмосфере, которая уже не сохраняла тепло. Земля уже была не приспособлена для проживания человека. Небесный город висел на орбите, по-прежнему сияющий и недостижимый. В небе была жизнь, но на земле ее не было.

Через миллион лет я стал подозревать страшную правду.

— Нево, — обратился я к морлоку, — Но этот же никогда не кончится — этот ледниковый период.

Он отвернулся и что-то пробормотал.

— Что? — склонился я к нему. — Что ты сказал?

Глаза его были закрыты, и он не подавал признаков жизни. То есть, был в полностью бесчувственном состоянии. Видимо, это было нечто спячки — если морлоки к ней способны. Или же просто замерзал.

Тогда я ухватил его и оторвал от скамьи. Я положил его на деревянный настил Машины времени, лег рядом и прижался, пытаясь сохранить тепло. Это было все равно, что лежать с замороженной тушей в лавке мясника, и у меня снова стали всплывать нехорошие мысли о морлоках. Однако я снес и это, преодолел первое чувство отвращения к холоду, надеясь вдохнуть в него жизнь на еще неизвестно какое время — поскольку будущее пока вырисовывалось бесперспективное. Я растирал его, разговаривал с ним, дышал в лицо, отогревая — и наконец-таки он очнулся.

— Расскажи-ка мне подробнее о климатическом дисбалансе, — попросил я, стуча зубами.

— А смысл? — пробормотал он. — Твои друзья из нового человечества погубили нас. Мы обогнали их во времени — но что толку — земля непригодна для жизни.

— Смысл в том, что я должен хотя бы знать, из-за чего погибну.

После настоятельных уговоров морлок наконец сдался. Он рассказал, что земная атмосфера — подвижна. По своей сути. У нее есть всего два стабильных состояния. И ни одно из них не может поддерживать жизнь на Земле. Как только атмосфера перестает колебаться между этими двумя гранями, она становится непригодной для жизни.

— И все же не понимаю. Если атмосфера непригодна для жизни, откуда воздух, которым мы дышим вот уже несколько миллионов лет?

Он поведал мине, что атмосфера эволюционирует под воздействием самой жизни.

— Есть баланс — атмосферных газов, температуры и давления — который идеален для жизни. Так работает жизнь — громадными бессознательными циклами, каждый задействует биллионы слепо работающих организмов по производству тех или иных газов — чтобы поддерживать этот баланс.

Но этот баланс нестабилен. Видишь? Это как карандаш, поставленный на острие — падает от малейшего прикосновения. — Он покрутил головой. Мы, морлоки, выяснили, что вы опасно вмешались в циклы жизнедеятельности, что вы испортили важнейшие механизмы баланса в природе, и что ваше новое поколение Новых людей — этаких космических героев — не восприняло ни одного урока из истории.

— Расскажи мне об этих двух стабильностях, морлок, — похоже, скоро нас ждет одна из них!

В первом из этих летально-стабильных состояний, как поведал Нево, сжигается земная поверхность, атмосфера мутнеет от дыма и испарений и наступает парниковый эффект — нечто подобное произошло на Венере. Солнечная энергия аккумулируется и получается сверхвысокая температура. Поверхность земли обнажается и раскаляется докрасна. И в небе из-за непроницаемого слоя облаков уже не видно ни солнца, ни звезд, ни планет.

— Ну, с этим все понятно, — откликнулся я, пытаясь подавить ледяной холод в крови, в сравнении с этим чертовым морозом это еще удачная перспектива отправиться на тот свет, ну а что же второе состояние стабильности?

Это «Белая Земля».

И, закрыв глаза, уже больше со мной не разговаривал.

22. Убытие и прибытие

Не знаю, сколько мы так лежали, скорчившись на полу в Машине времени, пытаясь сберечь последние градусы тепла. Наверное, мы были последними осколками жизни на этой оледеневшей планете, — не считая, естественно скудного лишайника, цеплявшегося за спины замерзших камней.

Я толкнул Нево, пытаясь вызвать его на разговор.

— Дай мне заснуть, — пробормотал он.

— Еще чего, — отозвался я. — Морлоки не спят.

— А я сплю. Слишком долго находился среди людей.

Заснешь — замерзнешь. Нево. Мне кажется, мы должны остановить машину.

Он не сразу ответил.

— Зачем?

— Мы должны вернуться в палеоцен. Земля мертва — захвачена в клещи беспощадной зимы — так что мы вернемся в прошлое, и, может, что-то исправим.

— Прекрасная идея, — он закашлялся. — За исключением одной детали — это невозможно.

— Почему.

— Я не все успел доделать в этой машине.

О чем ты?

— Это баллистическая машина времени.

— Что значит — баллистическая?

— Она, как снаряд, запускается только в одну сторону. Можно нацелиться в будущее или в прошлое. По идее, мы должны были завершить полет в твоем 1891-м году, но после запуска я не рассчитал траекторию, и честно говоря, утратил контроль над управлением.

Ты понимаешь, о чем речь? Машина летит, запущенная с помощью пороха германского платтнерита — летит сквозь Вечность и неизвестно где остановится. Мы остановимся в 1891-м году, как я рассчитал, только в ледяном 1891-м.

Я почувствовал, как мурашки начинают прокрадываться в самое сердце.

— Подожди, а как же люди? Вдруг на этой планете еще остался какой-нибудь оазис, где есть жизнь.

Он хмыкнул, и посмотрел на меня прищуренным полуоткрытым глазом.

— Какие еще люди, какое человечество? Ты же видел — все отсюда улетели миллионы лет назад.

— Как это улетели? — запротестовал я. — Но не навсегда же. Они еще вернутся — это же их…

— Ха-ха.

— …Колыбель человечества. Это же Земля. Она их родила, память поколений и все такое. Я этого не понимаю — оставить Землю. Даже вы, морлоки, со своей Сферой, не заходили так далеко.

Откатившись от него, я перелег на локти, пытаясь выглянуть в южном направлении. Именно оттуда, со стороны орбитального города, могла прийти какая-нибудь добрая весть. Надежда.

Но то, что я увидел, вызвало чувство смертельного страха. Не только не принесло надежды, но и напротив…