Гирлянда спутников осталась на месте, и связующие лучи теплились между станциями, но теперь я увидел, что тросы, пуповины космических лифтов исчезли. Последние связи с землей. Теперь человечество сделало полный Прощай! Своей колыбели. И пока я возился с морлоком, обитатели орбиты подняли свои лифты.
На моих глазах свет станций, отражавшийся в скорлупе льда, охватившей землю, постепенно сдвигался. Небесный город как будто поворачивался, словно огненное колесо фейерверка, пока не стал двигаться так быстро, что совершенно слился в огненный круг и вскоре рассеялся в небесах.
Это потрясло меня окончательно. Так все произошло тихо и спокойно — это великое предательство, свершившееся у меня на глазах.
Сразу же стало холодно как никогда — от полного тупика и безнадежности, в отсутствии небесных огней.
— Это правда, — растолкал я Нево.
— В чем дело, — недовольно спросил он, переворачиваясь на другой бок.
— Землю покинули, все до единого, даже орбитальный город стартовал за ними. Изменники! Дезертиры! История этой планеты исчерпала себя, — а с ней, боюсь, и наша!
Нево впал снова в бессознательное состояние, несмотря на все мои попытки поднять его и привести в чувство. Силы мои тем более были уже на исходе. Боюсь, дальнейшие мои попытки согреть это маленькое замерзающее тело не имели успеха. Наше путешествие тянулось уже тридцать часов. Нас ждала смерть мушки в янтаре, навечно быть вмороженными в лед, который уже никогда не растает над этой планетой. Разве что какой-нибудь метеорит…
Наверное, я заснул — или тоже лишился чувств. Впал во временное забытье.
Мне кажется, я увидел Наблюдателя — громадное широкое лицо снова возникло передо мной, и повис рядом, сквозь его лик просвечивали звезды, говорившие о том, что он не из этого времени, и вообще не отсюда. Я потянулся к этим звездам, к их свету и теплу, как к последним уголькам в камине. — но я не мог шелохнуть ни рукой ни ногой — потому что все это был только сон, и тогда Наблюдатель исчез. Машина заскрежетала, ресурс платтнерита исчерпался, и мы снова очутились в Настоящем. История опять овладела нами.
Перламутровое свечение небес сияние небес померкло и бледный солнечный свет исчез, словно где-то переключили тумблер : мы мир погрузился во тьму. А последний остаток тепла палеоцена, которое мы принесли с собой, мигом растворился в воздухе, ушел в холодные небеса. Лед сковал мою плоть — обжигающий холод, от которого невозможно было дышать — к тому же грудную клетку сдавило, как будто мы находились глубоко под водой.
Я понимал, что продержусь лишь несколько секунд — вот все, что мне осталось. И все, что мне суждено понять — что 1891 год необратимо изменился. Из последних сил я попытался хотя бы привстать напоследок, чтобы оглядеться. Увидеть место своего последнего упокоения.
Земля была залита каким-то серебряным светом, словно в полнолуние. Машина времени, словно брошенная игрушка, валялась посреди этого великолепия, посреди бескрайних льдов. Была ночь — и при этом на небе ни одной звезды, — и дело тут не в погоде, на небе не было ни облачка. И полнолуния тоже не было — узкий серебряный серп висел низко над горизонтом, . Что это? Неужели холод каким-то странным образом повлиял на зрение? Почему я не различал ни единой звезды? На Луне проглядывали зеленоватые пятна, и это была единственная отрада — что хотя бы в сестринском (если считать Землю и Луну сестрами) мире все в порядке. Наверное, там остались люди, которые когда-нибудь спустятся сюда, хотя бы из любопытства и наткнутся на мой хладный труп. Представляю, как теперь выглядела Земля из Космоса — и тут мне на память пришло слово, оброненное Нево. «Белая земля»! Вот она, должно быть, какая!
Уголком тающего сознания я еще улавливал этот великолепный искрящийся ледяной ландшафт — иней моментально покрыл панель управления и корпус машины времени. Ее обволокло снежными кристаллами — особенно густыми и пушистыми там, куда попадало мое последнее дыхание. И если Луна была по-прежнему процветающим вертоградом, то не она же была источником этого странного серебристого свечения. Тогда что же?
Из последних сил я повернул голову, оглядываясь. Вот он — высоко в беззвездном небе, у меня за головой, мерцающий, как сквозь густую паутину диск, в десять раз больше полной Луны.
И там, позади, стояло посреди ледяной долины нечто. В существование чего я просто не мог поверить собственным глазам. Оно было пирамидальной формы, высотой с человека, но со смазанными очертаниями, словно находясь в безостановочном движении. Этот был как муравейник, с кишащими на нем термитами.
— Так ты живой? — спросил я у этого призрака. И горло мое тут же намертво сковал лед — больше я не мог ни произнести ни слова, ни даже вздохнуть. Следующие вопросы отпали сами собой.
И тьма объяла меня, и вечный холод сковал своими невидимыми цепями.
Книга пятая. БЕЛАЯ ЗЕМЛЯ
1. Заключение
Я открыл глаза — или, скорее, ощутил, как открылись веки — у меня было такое чувство, будто веки мои срезаны медицинским скальпелем. Зрение помутилось, я не видел ни одного предмета отчетливо, словно зрачок покрылся инеем. Я посмотрел куда-то наугад, неопределенно, в какую-то неопределенную точку в темном беззвездном небе, и боковым зрением заметил нечто зеленое, зеленеющее, — может быть, это Луна? — пронеслось в голове, но я не мог даже пошевелиться, чтобы посмотреть.
Я не дышал. Легко сказать — непередаваемое чувство! Словно меня вынули из собственного тела. Все мое существо, вся личность, было заключено в этом открытом, остановившемся, зафиксированном взоре.
Но не было никакого испуга, хотя — как же так? — без дыхания, мне хотелось сделать судорожный вдох, как утопающему. Но вместо этого наступило странное сонное состояние — словно я вдохнул из-под маски с эфиром. Голова закружилась, мысли и чувства стали вялыми, ватными…
Именно это отсутствие страха убеждало, что я мертв.
Теперь форма двинулась на меня, встав на пути, заслоняя от меня пустое небо. Пирамидальное, с неотчетливыми краями, зыбкое, точно гора, наклонилось надо мной.
Конечно, я узнал его — то, что стояло передо мной, когда мы очутились во льдах после остановки машины времени. Теперь этот аппарат — а чем же еще могло оно быть? — раскачивался надо мной. Странными плавучими движениями — как наклоненные песочные часы, замедляют струю времени. Уголком глаза я заметил, как нижняя часть машины приблизилась к моей груди и животу прикоснулась, и я ощутил тут же отчетливые покалывания в этой области.
Затем чувство вернулись — причем с внезапностью ружейного выстрела! Я почувствовал, как что-то скребет по коже живота, словно разрезая и тут же сшивая ткани. Покалывания стали глубже — и уже отчетливо неприятнее, словно тысячи крохотных жал забирались в желудок.
Вместе с чувствами вернулся и страх — страх остаться без тела, страх смерти. В мои вены хлынул поток химикалий, лекарств. В голове зашумело. — Конус продолжал, склонившись, следовать вдоль моего тела. Крик утонул во мне — потому что я еще не чувствовал, ни языка, ни гортани, ни губ.
Еще никогда я не оказывался в столь беспомощном положении. Меня растянули как лягушку на лабораторной дощечке.
В последний момент руку вдруг ошпарило диким холодом — прикосновение шерсти! Это была рука Нево: державшая мою руку. Неужели его уложили рядом — я представил два операционных стола, соединенных сосудами, пробирками, системами, дожидаясь начала вивисекции. Я попытался разомкнуть эти вцепившиеся пальцы, но не мог двинуть ни мускулом.
И вот тень пирамиды достигла моего лица, заслонив последнее утешение — пятно неба. Теперь иголки плясали в области шеи, лба и лица. Заметам те же невидимые покалывания распространились на глаза. Он был открыты, как будто без век — так что я не мог даже зажмуриться — выставленные напоказ и уязвимые. Невиданное мучение — такого я еще не испытывал!
И когда глаза обдало огнем, проникая в зрачки жидким пламенем, пришел, наконец, спасительный обморок.