Следующая ночь опять провела меня в голубую комнату; Тень была уже налицо; молодая девушка спала на постели с тем же восковым видом и съеженным телом, так поразившим меня, когда я увидел это зрелище в первый раз. Но я не думал о молодой девушке; я пошел к Тени, которая сидела у камина; она протянула мне руку и пожатие ее смутило меня. В нем не было ничего, а вместе с тем было многое. Хотя наше рукопожатие продолжалось только одно мгновение, но его было достаточно, чтобы передать целый мир впечатлений.
— Вы внезапно исчезли вчера, господин Леир, в самый интересный момент вашей биографии.
Мне показалось, что розовый свет освещал ее улыбающееся лицо, когда она произносила эти слова.
— Я сгораю желанием узнать конец вашей истории.
— Продолжение весьма ординарно, — сказал я. — Когда мой отец умер, я только что сдал бакалаврский экзамен. Я рано понял, что мне необходимо работать. Один друг моей семьи, профессор естественного факультета, взял меня к себе и выказал много доброты и заботливости. Ему удалось дать мне маленькое местечко в своей лаборатории; я достал несколько уроков и всего добывал около 150 франков в месяц: на них я содержал мою мать. Я много трудился, уверяю вас, — сказал я Тени.
Я опять увидел в милых глазах тот же взгляд, добрый, сочувственный и нежный. Этот взгляд подкрепил меня, и очевидный интерес, с которым Тень относилась к рассказу, дал мне храбрость продолжать.
— Жить было можно, — без сомнения, трудно, но можно, — сказал я. — Мне удалось выдержать магистерский экзамен. Я достиг того, что сделался главным заведующим в лаборатории Дюрье.
— Какого Дюрье? Директора лаборатории по виноделию?
— Того самого. Что же сказать вам еще? Я написал несколько сочинений, которые, благодаря моему учителю, были одобрены более, чем по достоинству. Я с успехом выдержал докторский экзамен и, может быть, когда-нибудь стану профессором в университете.
— В этом заключается ваше честолюбие?
— Да.
Тень задумалась. Я не решался прервать ее размышлений, так как мне слишком приятно было на нее смотреть. Она была все в той же одежде: ее белая шея была открыта, и у самого начала ее, налево, я заметил черное пятнышко, точно нарочно тут помещенное, чтобы оттенить белизну кожи. Широкие рукава кончались на локте и выказывали прелестные руки, округлые запястья и очень маленькие кисти с тонкими пальцами. Мне видны были тонкие ножки с узкими удлиненными ступнями в голубых шелковых чулках и в маленьких атласных туфлях. Я любовался и тонкой круглой талией, красивыми очертаниями бедер, грудью, которая гармонично-выпуклой линией обозначалась под слегка вырезанным корсажем. Но если фигура была так красива, то что сказать вам про лицо? Представьте себе овальное личико, прямой и тонкий носик с маленькими, тонкими, узкими ноздрями, точно перламутровыми, крошечный рот, пухлые губы, превосходные зубы, волосы светло-каштанового цвета и глаза. Никогда, доктор, я не видывал глаз таких прозрачных, таких глубоких, таких кротких! Мне кажется, что я никогда не устану любоваться их ясным взором.
Я улыбнулся воодушевлению молодого химика; он сейчас же заметил это и сказал:
— Вы должны считать меня глупым, не правда ли?
— Вовсе нет, вовсе нет, мой молодой друг.
— Конечно. Я сам считаю себя совершенным дураком, потому что, сколько ни рассуждаю, сколько ни твержу себе, что все это вижу во сне, я не могу отделаться от сладкого волнения при мысли о моем призраке. Но я напрасно задерживаю вас: уже три часа и, может быть, у вас есть еще дела?
— Я свободен до четырех. Если у вас есть время, продолжайте рассказывать лишь о вашем сне. Вы остановились на том моменте когда, окончив рассказ о вашей жизни, вы погрузились в созерцание призрака, описанного мне вами.
— После довольно долгого молчания, моя собеседница спросила о подробностях моей теперешней жизни, о моих ежедневных занятиях, о работах, меня занимающих.
— Моя жизнь очень проста, — отвечал я ей. — В восемь часов утра я иду обыкновенно в лабораторию. Я наблюдаю за студентами, занимаюсь с некоторыми из них. В полдень я иду завтракать к матери, здоровье которой очень слабо. Несмотря на силу ее духа, она никогда не могла утешиться в смерти моего отца; она страдает также от бедности, заменившей нашу былую роскошь. Без четверти в два я направляюсь опять в университет и ухожу оттуда довольно поздно. Я возвращаюсь домой и обедаю вдвоем с матерью; потом болтаю с ней или читаю ей что-нибудь до десяти часов; тогда она ложится спать, в то время как я еще занимаюсь до полуночи.