Для этого мне оставалось одно средство: воздействие на мозг молодой девушки именно в том направлении, куда мистицизм увлек ее воображение. Надо было сделать вид, будто я верю, что все устроила Богородица и что она доведет свое предприятие до конца, несмотря на неблагоприятные условия. Поступая таким образом, я надеялся исполнить свою обязанность врача тела и души: то есть вылечить m-lle Франшар и утешить Леира, отчаяние которого я предвидел.
Около половины двенадцатого я заметил, что больная побледнела и приняла мертвенный вид, описанный мне молодым человеком. Тогда я нарушил молчание, длившееся уже около часа, и самым естественным тоном сказал госпоже Франшар:
— Я обдумал все это, сударыня, и убежден, что Божественное Провидение сумеет осуществить свои предначертания, как бы им не препятствовали люди. Впрочем, единственной помехой может быть несогласие вашего супруга, так как он дал слово за себя и за дочь, сдержать которое считает вопросом чести. Как вы думаете, однако, нельзя ли ему доказать преувеличенность его мнений? Такие обещания всегда бывают условны и даются в виду согласия наиболее заинтересованного лица. Последнее, вплоть до окончательного да, всегда может вернуть себе свободу.
— Ах, доктор, невозможно будет убедить моего мужа. Он не допустит давать себе советов, не потерпит, чтобы кто-нибудь предписывал ему образ действий или учил его, чего требует его честь и что запрещает.
— Однако, сударыня, если здоровье его дочери в опасности?
Глаза госпожи Франшар наполнились слезами:
— Люси должна очень сильно хворать, чтобы отец отложил ее свадьбу. Я сомневаюсь, чтобы он когда-либо отказал ее жениху; я уверена, что он не даст согласия ни на какой иной брак. Итак, мое единственное дитя обречено на безбрачие и на одиночество, когда не станет ее отца и меня.
— Но вы сами, сударыня, вы, я думаю, не будете противиться тому, что, по мнению аббата, является волей Пресвятой Девы?
— Я, доктор? Конечно, нет! Кроме того, я всегда предоставила бы моей дочери свободу выйти замуж по своему выбору. Мать слишком хорошо знает, к чему обязывает брак, чтобы навязывать дочери какого-либо жениха.
Это наивное рассуждение заставило меня задуматься. Франшар, должно быть, не всегда бывал нежным, и я подозревал в его грубой, мещанской, ограниченной душе отсутствие добродушия и снисходительности. Госпожа Франшар вряд ли когда либо жила по-своему: вернее, что муж порабощал ее.
Я попробовал все-таки подбить ее к бунту.
— Нельзя ли вступиться вам, сударыня? Вы имеете право голоса в этом деле, и мне кажется, что ваш супруг не отказался бы выслушать вас?
— Вы его совсем не знаете, доктор; он сделает все по-своему!
Госпожа Франшар сейчас же заметила, что сурово судит о муже в присутствии чужого; она поспешила прибавить:
— Я хочу сказать: он сделает то, что считает своим долгом. Я достаточно знаю его убеждения, чтобы не иметь никакого сомнения в твердости его решения. Он довольно ясно высказался в разговоре с дочерью.
— Разве он не послушает и священника?
— Не более, чем меня. Мой муж запросто принят у архиепископа и слишком часто слыхал, как его высокопреосвященство смеется над идеями нашего батюшки, находя их немного наивными; поэтому он и сам не особенно полагается на здравый смысл аббата Жога, особенно в мирских вопросах. Наш батюшка очень строг к себе самому, но до смешного снисходителен к ошибкам других. Он милосерд и добр даже к девушкам-матерям! Он помогает им воспитывать их незаконных детей! Для моего мужа, который очень строг, особенно в сфере общественных приличий и добрых нравов, он не может служить авторитетом: муж часто порицал батюшку за терпимость.
— Это очень досадно, потому что я высоко ценю этого превосходного человека. Я сам поговорю с господином бароном.
— Неужели вы на это отважитесь, доктор?!.. — сказала госпожа Франшар, дрожа. — Вы сильно рассердите моего мужа.
— Мне бесконечно жаль, если так, сударыня; но я до конца исполню мой долг врача.
— Вы не переубедите его.