— Вот тогда-то вы и позвали моего испанского коллегу? — спросил я с рассчитанным простодушием.
— Да, — ответил господин Делиль с некоторым замешательством.
— Что ж он сказал?
— Он предположил припадки истерии.
— Что он прописал?
— Ничего.
— Это — человек благоразумный. Но, скажите, ведь должен был приключиться припадок еще более серьезный, чтобы вы так внезапно прервали ваше путешествие? Вы пробыли в Гранаде пять или шесть дней, а госпожа Делиль была больна с первого вечера.
— Возраставшая длительность обмороков принудила меня вернуться.
Я оставил эту тему и заговорил о Гранаде; спросил его, видел ли он собор, Альгамбру, Генералиф и, наконец, Альбайсин. Получив утвердительный ответ, я спросил о впечатлениях. Видал ли он пляски андалузцев и цыган? Да. Давал ли он гадать себе по руке, как обыкновенно делают все иностранцы?
Этот вопрос, видимо, смутил господина Делиля, который просто ответил:
— Я делал, что и все.
Я не стал настаивать и не сказал более ничего. Возобновил беседу сам господин Делиль после некоторого раздумья.
— Вы в самом деле думаете, что госпожа Делиль — не истеричка? — спросил он меня. — Мой тесть уверяет, будто вы ему это говорили.
— Таково мое мнение; но если причина, вызвавшая припадки, не устранится, то может разыграться сильнейшая истерия.
— А по вашему мнению, какова эта причина?
— Какое-нибудь длительное горе.
— Вы знали, что госпожа Делиль желала отсрочить наш брак?
— Да.
— Думаете ли вы, что этот брак был причиной ее болезни?
— Да, сударь. Простите меня, что я вам ответил так прямо; но я должен вам сказать правду, как честный человек и как врач.
Господин Делиль вздохнул.
— Будьте уверены, что если бы только мои личные интересы были поставлены на карту, я очень охотно принес бы свою любовь в жертву желаниям госпожи Делиль. К несчастью, на семьях известного ранга лежат обязательства более важные, чем желания отдельных лиц; это — священные обязанности, для которых надо быть готовым пожертвовать и богатством, и счастьем, и даже самой жизнью. Мы поговорим об этом потом, — прибавил он, — потому что уже приехали.
Меня проводили к господину Франшару, обычная торжественность которого была подернута подобающей грустью.
— Я глубоко опечален, — сказал он, — всем тем, что произошло. Может быть, я должен был поставить долг отца выше обязанностей католика и француза; однако, я не жалею, что подал моей родине пример жертвы и самоотвержения.
Напрасно я старался понять, какую выгоду могли бы извлечь религия и Франция из противоречия брачным вкусам бедной маленькой Люси Франшар; как мне раз уже сказал ее отец, постигать эти вещи могли, без сомнения, лишь лица привилегированные. Я слегка поклонился, а барон продолжал:
— Тем не менее, я был поражен нашим последним разговором и верностью вашего прогноза. Если и была сделана ошибка, чего не допускает мое сознание христианина, то она заключалась в деянии, а не в намерении. Сверх того, нет средства ее исправить; мы не можем расторгать того, что связано навеки. Одно остается нам: это — надежда на ваше искусство, руководимое божественным провидением. Умоляем вас, доктор, употребите все средства, указываемые наукой, чтобы вернуть здоровье госпоже Делиль. Мы не отступим ни перед какой жертвой, чтобы достигнуть этого счастливого результата; если вы считаете нужным прибегнуть к содействию ваших наиболее известных коллег, то мы готовы исполнить ваше желание.
Очевидно, тут было сильное желание пригласить профессора Кенсака. Это могло обойтись дорого, если бы Кенсак оказался в дурном расположении духа. Он не любит, чтобы его тревожили напрасно.
— Нет ничего приятнее, как выслушать мнение специалиста, — ответил я. — Кого намерены вы пригласить?
— Кого хотите, — ответил барон.
— Выбирайте сами, — ответил я. — Должен вам сказать откровенно, что болезнь вашей дочери для меня чрезвычайно ясна. Она сейчас неизлечима; предоставьте действовать времени; не торопитесь, иначе вы непоправимо повредите ее здоровью, а может быть, подвергнете опасности и саму жизнь.
Не без цели я прибавил с лукавством:
— Господин барон, уже и так шума вполне достаточно. Внезапный перерыв свадебного путешествия госпожи Делиль является предметом всех светских разговоров. Вы не избегнете злобного любопытства, с которым люди следят за каждым поступком выдающихся лиц.
Ироническая лесть должна была смягчить горечь моих слов. Господин Франшар сначала нахмурил брови, но затем соблаговолил признать, что я правильно оценил значение его семьи для общества; в заключение он предложил мне позвать профессора Кенсака.