— Я телеграфирую ему, чтобы приехал завтра, — сказал я и тотчас же составил депешу, которую отправил с нарочным.
Затем я пошел к госпоже Делиль.
Как она похудела, побледнела, спала с лица! Ее бедная, маленькая душа, полная нежности и преданности, была готова покинуть тело, где она так страдала. Ее большие карие глаза выражали немое отчаяние: она не хотела больше жить. Господин Делиль вошел со мной; в его манерах сквозила едва заметная принужденность; он, как будто, избегал взгляда своей жены. Мне представилось, что Люси плохо переносит его присутствие; во всяком случае, она не обратила никакого внимания на него.
— Здравствуйте, господин Эрто, — сказала она, протягивая мне свою бескровную ручку. — Вы меня видите очень больной.
— Нет, нет, мое дорогое дитя! — ответил я ласково. — Мы вас скоро вылечим.
Осмотр не обнаружил никакого органического повреждения. У Люси была больна душа, а не тело.
Я прописал тонизирующие средства, препараты фосфора, и распростился с ней.
— Завтра я приеду с одним приятелем, — сказал я. — Не унывайте, не унывайте.
— Уже консультация! — вскрикнула печально молодая женщина. — Я серьезнее больна, чем вы говорите, господин Эрто.
— Я говорю вам правду, мое дитя. До завтра.
Я тотчас же уехал, не видав господина Франшара. Господин Делиль опять проводил меня.
— Как нашли вы жену? — спросил он.
— Она очень больна.
— Да что же с ней такое?
— Вы это знаете не хуже меня, — сказал я с некоторой досадой.
Господин Делиль как будто оскорбился, и мы не сказали ни слова более. На прощание я проговорил:
— Прощайте, сударь. Мне вас искренне жаль: порядочному человеку очень тяжко находиться в вашем положении.
Господин Делиль крепко пожал мне руку, но ничего не ответил.
Я вернулся к себе, навестил наиболее трудных больных и побывал у господина Леира. Его состояние медленно улучшалось.
2-го апреля, утром, я пошел на вокзал к приходу скорого поезда из Парижа, чтобы встретить Кенсака. У меня был нанят автомобиль, и мы покатили в Бализак. Дорогой я сообщил ему обо всем, что произошло.
— Вы, очевидно, увлечены этим необычайным случаем, Эрто; я вижу, что эти метафизические любовники завоевали вашу симпатию. Иначе и быть не могло.
— Понятно, — ответил я, смеясь, — и мне хочется их поженить.
— Сначала надо разженить… Не думаю, чтобы такие люди пошли на развод.
— Все равно. Я попробую.
— Мудрено. Из ваших слов я заключаю, что меня опять потревожили попусту. Вы могли бы избавить меня от этого путешествия, мой дорогой друг.
— Я это знаю, мой дорогой Кенсак, но я был вынужден и, сверх того, мне необходим ваш авторитет. Диагноз легко поставить и еще легче найти лекарство. Но полезно, чтобы там услышали это из ваших уст. Вы окажете услугу моим протеже.
— Ну! Ну! Надо сначала посмотреть больную.
— Но, скажите, однако, Кенсак, с каких пор вы дружите с иезуитами?
— Я?
— Вы сами. Господин Делиль вам уже телеграфировал. Он это сделал не по собственной инициативе, а кто-нибудь указал ему на вас. Я догадываюсь, кто.
— Кто же?
— Отец Фюрстер.
— Слыхал я о нем.
— Значит, вы бываете у иезуитов?
— Бывал. Лечил недавно одного из их архиереев, и даже с блестящим успехом.
— Что же вам говорили об отце Фюрстере?
— О нем отзывались, как о человеке умном, деятельном, энергичном. Для всего юго-запада он является фактическим главой.
— Я знаю. Игру он ведет большую.
— Это — их дело. Они еще попадут в историю!
— Вероятно. Как бы то ни было, я уже начал враждебные действия и надеюсь подсидеть его преподобие.
— Ну-ка, расскажите!
— Еще подожду. Я напишу вам, когда будет кончено.
— Да, это меня позабавит. Эти молодцы — какие-то бесноватые.
Так выразился Кенсак.
Затем ученый доктор весьма тщательно осведомился обо всех нервных явлениях, которыми страдала госпожа Делиль; он не стал отрицать a priori возможность того, что казалось наиболее невероятным; он сам видел в жизни слишком много необычайного, чтобы предполагать, что знает все и уже не может встретить ничего нового. Ум его слишком широк, чтобы отрицать без оснований, а прямота его суждения не позволяет ему утверждать без достоверных доказательств.
В Бализак мы приехали довольно рано. Господин Франшар и его зять, предупрежденные телеграммой, ждали нас.