Таково мудрое разделение, особенно, в том, о чем не было сказано Табари. Он не говорил о том, что явные откровения имеют только одно возможное толкование. Вот только уровни толкования должны быть понятны тому, кто изучает их, имея желание и зная предысторию.
Однако и неоднозначные знамения не исключают человеческой интерпретации. Они включают загадочные буквы, которые представляют некоторые из глав Корана, начиная с суры 2 («Корова»), в которой после басмалы идут три буквы: «алиф», «лям», «мим». (В переводе И.Ю. Крачковского — «алм». — Прим. ред.) Во времена Табари многие мусульмане стали обращаться к буквам второй суры, чтобы получать предсказания. Возникла целая наука гадания, основанная на соответствии цифр и букв.
Табари не признавал такой способ толкования неоднозначных знамений, но, в то же время (поскольку все в Коране имеет и цель, и значение), он утверждал: любой способен понять эту неоднозначность. Естественно, не стоит пытаться уяснить их прежде, чем читатель овладеет смыслом явных знамений.
Другими словами, любой толкователь должен сначала осмыслить явные знамения с их ясными духовными и нравственными путями, прежде чем сворачивать в более опасную местность, усеянную неоднозначными знамениями.
Роль Табари в качестве автора комментариев к Корану усложнял его статус мусульманина-суннита. Хотя он поддерживал особые качества Али и всех, кто имеет отношение к Семье пророка, богослов оставался приверженцем пути политической преемственности.
Преемственность породила сначала династию Омейядов, а затем — Аббасидов. Осторожное использование понятия «тавил» показывает, в какой степени Табари проповедовал скорее суннитский, чем шиитский подход к изучению Корана. Как мы видели раньше, он считает «тавил» равнозначным более распространенному и знакомому слову «тафсир».
Это может показаться уступкой чувствительности шиитов, однако понятие неоднозначных знамений для Табари более ограничено, чем для его противников. Оно относится к таинственным буквам и к нескольким другим отрывкам, но не к четвертой части Корана, как якобы утверждал Али. Оно не распространяется на многие аяты, значение которых, как заявляют шииты, предназначено для Семьи пророка, особенно для имамов — шиитских лидеров, произошедших от Али и Фатимы, дочери Мухаммада.
Для Табари Абу Бакр и Омар, как и Али, имели право быть законными наследниками, а поэтому и преемниками пророка Мухаммада. Даже Осман мог быть принят — хотя и с меньшим энтузиазмом, чем другие — в династию суннитов, известную как Праведный халифат.
Табари поддерживал основные взгляды суннитов на толкование Корана. Он превозносил Книгу Знамений, но как текст Божественного происхождения. Толкование требовало от людей большой ответственности. Ни один человек не рождается уже с каким-то особенным знанием или предвидением. Каждому приходится учить слова из Корана, запоминать его стихи, размышлять над значением Писания и жить по его откровениям.
Взгляды шиитов были не просто альтернативным способом чтения текста; они казались неприемлемыми, некорректными в своих предположениях и ошибочными — в выводах.
Часть III
Более поздние толкования
Глава 7
Роберт из Кеттона: ученый и переводчик Корана
1144 г. от Р.X.
Перевод — это трудная работа, но труднее всего переводить Писание с языка оригинала на какой-либо другой. Размышлять над значением непонятных слов — это изучение знаков других реальностей, а затем — их преобразование в лирические эквиваленты. Переводчики должны знать тот другой язык — его грамматику, его риторику, его двойственность — как знают свой собственный. С такой проблемой сталкиваются все, кто пытается проникнуть в сознание других людей с целью связать его со своим собственным.
Переводить с латинского на арабский — это переходить от городской жизни, где дороги и дома, орошение почвы и баки для воды, армии и налоги значили очень много, к жизни в пустыне. А там племенная рознь считалась нормой, существовали только открытые пространства, оазисы жизненно необходимы для выживания, а города — лишь крошечные точки на пустом месте. Дело не только в том, что в латинском и арабском языках различаются алфавит и грамматика. Они служат отражением историй и обществ, которые даже более несопоставимы, чем их речь и письмо.
Как же тогда можно надеяться перевести арабский текст Корана с наиболее типичного языка пустыни, на позднюю латынь, выразительный язык средневековой космополитической культуры? Столь особый вид перевода, возможно, является самой трудной работой. Она соединяет мировоззрения, а также языковые модели и социальные традиции.