Описание родов под пальмой вызывает в памяти историю отдыха под пальмой на пути в Египет, как он описан в апокрифическом Евангелии от псевдо-Матфея (гл. 20)[134]. В целом же рассказ о Закарии, Йахье — Иоанне Крестителе и Марйам во многом близок к начальным главам канонического Евангелия от Луки.
Этот набор параллелей, которых можно найти еще много больше, показывает, что у коранического текста не было прямого источника. Кораническое сказание родилось в среде, где бытовали различные христианские и околохристианские мотивы, связанные с Христом. Характер материала, стиль сказаний, образ самого Христа и образ жизни его последователей вызвали у основателя ислама симпатии к основателю христианства. Вместе с тем споры между христианами и иудеями убеждали Мухаммада в превосходстве его собственного единобожия, его собственного опыта общения с божеством.
‘Иса-Иисус стал самой значительной фигурой из домухаммадовских пророков. Уже после Корана он стал и героем эсхатологических легенд. У мусульман есть представление, что в Мединской мечети, рядом с могилой Мухаммада есть место для погребения ‘Исы, который перед концом света спустится с небес, победит зло и умрет.‘Иса вошел и во многие, часто весьма причудливые народные сказания. Около заброшенного колодца на древнем городище Бир Хамад в пустыне к западу от Хадрамаута, на юге Аравии, бедуин из племени нахд, Мубарак ибн Мухаммад, желая сделать мне приятное, рассказал: кормилица жителей Аравии, финиковая пальма, была сотворена Аллахом специально по случаю рождения ‘Исы. Поэтому ‘Иса почитается и мусульманами. Такое толкование искажает смысл коранического сказания, но оно близко его духу.
Праведники-страстотерпцы
Аллах вознес на небеса самого знаменитого пророка — ‘Ису. На небеса же им был взят и пророк, о котором почти ничего не известно — Идрис. В суре «Марйам» (19), начинающейся с рассказа о рождестве ‘Исы, среди других великих пророков прошлого, которых Аллах приказывает вспоминать, наряду с Ибрахимом, Мусой, Харуном и Исма‘илом назван Идрис: «И вспомни в Книге Идриса, поистине, он был праведником, пророком. И вознесли Мы его на высокое место» (19:56/57-57/58). Еще раз он назван в ряду других «терпеливых» (21:85).
Контекст, в котором упоминается Идрис, ставит его рядом с самыми почитаемыми пророками. Однако о нем ничего не рассказывается, да и имя его не находит себе явных параллелей или прототипов в библейских или аравийских сказаниях. Между тем упомянут он как лицо, слушателям известное. Следует, видимо, предположить, что нам пока неизвестны бытовавшие в Аравии сказания, связанные с этим именем. В них скорее всего говорилось о терпеливости Идриса, его особых связях с Богом и, наконец, о его вознесении на небо. Говорится о нем мало, возможно, потому, что Идрис не выдвигался Кораном как «двойник» Мухаммада (подобно, например, Нуху). Он как бы дополнял общий состав исторической цепочки пророков, составляющей стержень мировой истории, завершавшейся Мухаммадом.
Загадочность фигуры Идриса мучала и средневековых комментаторов, и современных исследователей. Естественным образом мотив вознесения привел к отождествлению Идриса с библейским Енохом, которого Бог, как известно, забрал к себе на небо. Эту идентификацию приняли европейские исследователи. Что же касается имени, то они предположили, что оно восходит к греческому имени Андреас. Так звали повара Александра в одном из вариантов Романа об Александре. Он вкусил живой воды, которую искал его хозяин, и стал бессмертным. Косвенно он упомянут в Коране в рассказе о путешествии Мусы к «месту слияния двух морей». Андреем звали и одного из апостолов[135]. Такой список можно продолжить, но непонятно, как это имя стало именем «вознесенного» пророка.
Дело осложняется еще и тем, что в одном случае, в месте, стилистически параллельном тому, где упомянут Идрис, вместо Идрис стоит имя аль-Йаса‘ (38:48), несколько созвучное имени Елисей, но вполне могущее быть и несколько искаженным аравийским именем и даже именем аравийского божества. Есть, к примеру, широко распространенное сабейское имя Йаса‘’амар («Йаса‘ приказал»)[136].
Рядом с Идрисом и аль-Йаса‘ упоминается еще один таинственный персонаж — Зу-ль-Кифль (21:85; 38:48). Он тоже из «терпеливых» и «избранных», т.е. пророк. Имя его по форме вполне арабское. Начинается оно с частицы зу, означающей принадлежность, обладание. То, чем обладают, выражено арабским словом кифль — «доля», «покровительство, поручательство», «замена». Соответственно имя пророка можно понять как «тот, за кого поручаются» («кому покровительствуют») или «тот, кто поручился» («заменил») и т.д.
134
Евангелие от псевдо-Матфея сохранилось в латинском варианте, возможно VII в. Там есть эпизод, как во время бегства в Египет Мария и Иосиф сели отдохнуть под пальмой. Иисус приказал пальме наклониться и накормить своими плодами его мать и Иосифа. Затем по приказу младенца из-под пальмы забил источник (Los Evangelios, с. 177-242, гл. 20:1-2;
Тут нет оснований говорить о каких-либо прямых заимствованиях. Латинский апокриф указывает лишь на существование мотива пальмы в циклах сказаний о детстве Иисуса, Коран — на возможность существования апокрифического рассказа о рождестве под пальмой. Ведь есть же неканонический рассказ о рождестве в пещере (Протоевангелие Иакова, гл. 18-19). Коранический рассказ не восходит к каким-либо конкретным текстам, а черпает из того же моря устных и письменных преданий, из которого выплеснулись тексты евангелий рождества и евангелий детства.
136