Еврейские промышленники, купцы, банкиры хранили верность старому девизу: «Мир стоит на трех китах – науке, служении Богу и милосердии». Эти люди были щедрыми филантропами. У них были высокие интеллектуальные запросы. Полонизированная интеллигенция еврейского происхождения: врачи, адвокаты, артисты, литераторы, издатели, книготорговцы – талантливые, образованные, упрямые – достигали выдающихся успехов в своем деле. Без участия польских евреев материальная и духовная культура польского народа была бы намного беднее. И больно думать, что Польша не оценила их любовь и не ответила им взаимностью.
Утопическая вера, что можно быть евреем и поляком одновременно, сопровождала Корчака всю жизнь. Он хорошо знал, как трудна такая двойственность, но никогда не отрицал ее. До сих пор биографы Корчака подчеркивали тот факт, что семья Гольдшмитов была полностью полонизированной, – как будто это признак большей цивилизованности. А они не считали свое еврейство чем-то постыдным. Не хотели отрекаться от него. Не пытались его скрывать. Не желали креститься, чтобы стереть следы своего происхождения.
Так рассуждали и мои дедушка с бабушкой, издатели Якуб и Янина Мортковичи. Они принадлежали к тому же поколению и той же среде, что и Корчак. В молодости они тоже вращались в кругах варшавских «непокорных», заявлявших: «Никто не свободен от ответственности за то, что происходит вокруг». Эти уроки они запомнили на всю жизнь. В 1910 году Януш Корчак опубликовал в издательстве Мортковича книгу «Моськи, Йоськи и Срули», а сразу же после того – «Юзьки, Яськи и Франки» – повести о еврейских и польских мальчишках в летнем лагере. До конца жизни он печатал в этом издательстве все свои произведения: чудесные книги для юношества, мудрые педагогические работы, открывающие взрослым глаза на детскую психику. И автор, и его издатель верно служили польской литературе и польскому обществу. Но, по мере того как в стране нарастал антисемитизм, им все чаще отказывали в принадлежности к польскому народу. В моем доме об этом никогда не говорили. Со временем я начала лучше понимать эту драму.
Автор первой послевоенной книги о Докторе – моя мать, Ханна Морткович-Ольчак. Книга эта по сей день является одним из важнейших источников информации о его жизни. Созданная вскоре после Катастрофы, она написана высокопарно, в духе эпитафий, которым недостает человеческой, земной конкретики. Я так никогда и не попросила маму: «Расскажи, какой он был на самом деле. Ведь ты так хорошо его знала. Наверняка у него были какие-то слабости, пороки, недостатки, особенности, благодаря которым сейчас он мог бы стать нам ближе».
Но кто знал его на самом деле? Скрытный, нелюдимый, несклонный к близкой дружбе, он никогда никому не морочил голову своими делами. Так случилось, что больше всего откровений и сведений о своей семье он оставил в дневнике, который вел в последние месяцы жизни, в гетто. Он чувствовал, что конец близко, и знал, что времени у него осталось немного. Поэтому и поднял тему, которую долго откладывал на потом: «Автобиография. Да. – О себе, о своей небольшой и важной персоне»{2}.
Последняя запись датирована четвертым августа 1942 года. Пятого или шестого августа его вместе с детьми и со всеми работниками Дома сирот вывели на Умшлагплац. Дневник остался на улице Слиской. Должно быть, он был очень важен для Доктора, потому что, надеясь на эвакуацию, он оставил распоряжение, чтобы машинопись – если это будет возможно – передали Игорю Неверли. Текст, тайком переправленный на арийскую сторону, уцелел. Неверли опубликовал его только в 1958 году.
В «Дневнике» остался план автобиографии, которую Корчак не успел написать. Он поделил свою жизнь на семилетние периоды. Почему семилетние? Может, цыганская семерка? Семь дней недели? Священное число в каббалистике? Семь степеней посвящения? Скорее, случайность. «Можно разделить жизнь на пятилетия, и тоже сошлось бы», – небрежно пояснял он, не придавая особой важности этому делению.
Он описал метод, который собирался использовать. Его замысел очень современен: дойти до себя, ища наследие, полученное от предыдущих поколений.
– Что ты задумал?
– Сам видишь. Ищу подземные источники, докапываюсь до чистой холодной водной стихии, раскапываю воспоминания{3}.
2
Janusz Korczak, Pamiętnik, w: Dzieła, t. 15 (w przygotowaniu; prwdr. w: Janusz Korczak, Wybór pism, Warszawa 1958, t. 4.
3
Janusz Korczak, Pamiętnik, w: Dzieła, t. 15 (w przygotowaniu; prwdr. w: Janusz Korczak, Wybór pism, Warszawa 1958, t. 4.