– Не может быть! У посланника должна быть печать! – не верил тому, что они так опростоволосились Пендоцкий. – Наверно, вывалилась при борьбе. Ах, да! Проверь ещё перстни на руках – она может быть на одном из них!
– Ничего нет. Без толку убили. Как глупо! Теперь всё стало ещё хуже, – мрачно излагал мой опекун. – Но сними с него все знаки отличия, мало ли что.
– Ничего не стало хуже! – шипел Пендоцкий, снимая с тела медальон, орденские кресты и кольца без печатей. – Надо сделать вид, что ничего не произошло. Он вообще к нам не приезжал! Не являлся! И не знаем мы ничего о перемене места! Откуда? Мало ли где он мог сгинуть по дороге. Только не на обратном пути, как мы хотели представить, а по дороге сюда! Слава богу, его никто тут не видел. Кроме твоей овцы!
– Она никому не скажет. Я её никуда не выпущу отсюда. Это ерунда, забудь.
– Тогда надо избавиться от тела и всё. Великий Магистр должен и будет избран! – Пендоцкий перестал суетиться, выпрямился, и на его лице на мгновение даже отразилось что-то величавое. – Твои шансы по-прежнему высоки. Вставай!
И они потащили тело убитого по направлению к ближайшему болоту. В эти минуты я только молилась, чтобы Арбалет не издал ни звука, а сама я смогла удержаться от крика. Я привязала своего коня, хлопками по крупу услала подальше коня посланника, а обе другие лошади давно ушли сами. Стараясь не шуметь, я последовала за злоумышленниками. Но они так были уверены в том, что никого из людей нет на сто вёрст кругом, что не услышали бы, даже если какая-то веточка и хрустнула под моей ступней, приняв это за шум разбредшихся коней.
Они запыхались и, протащив ношу сколько могли, бросили гонца на самый край трясины. Все знают, что хоть быстро, хоть медленно, но то, что болото получило в свои объятия, оно уже не отдаст никогда. Поэтому, не прилагая больше усилий, мучители удалились и стали ловить сначала лошадь гонца, а потом и своих. Через несколько минут всё стихло. Я лежала за какой-то кочкой и плакала, понимая, что больше никогда не смогу гулять в этом лесу, как прежде, зная, что на дне трясины покоится не упокоенная христианская душа. И что вообще прежняя жизнь для меня невозможна! Ведь мой опекун, ближайший мне человек – убийца.
Я видела, как тело, лёжа на зелёном матрасе болотной толщи, постепенно прорывает её своей тяжестью. Сначала ушёл в тёмную глубину правый сапог, потом вся нога выше колена. Начала проваливаться и вторая нога… Мне становилось страшно наблюдать за этим медленным погребением, но я смотрела, как заворожённая, и не могла уйти. Когда холод воды коснулся открытой кожи на руке посланника, он застонал. Откуда в этот миг взялись во мне те силы – я не знаю до сих пор.
Я подлетела к нему и, ухватив сначала за одежду, потом за плечи, стала тащить на себя. Сколько времени мне понадобилось, я не помню, одна мысль только и была тогда – не соскользнуть к нему. Бог помог мне, и я вытащила гонца на твёрдую землю. Сама рухнула рядом и пролежала так довольно долгое время. Я подумала, что нужно идти за подмогой, но вы, вероятно, уже понимаете, почему это было невозможно. Так же я осознавала, что моих сил больше ни на что не хватит. И я пошла туда, куда ходить нельзя.
– Бедная вы моя! – Туреева искренне восторгалась этой худосочной девочкой, оказавшейся исполненной такой силы воли. – Хотите передохнуть? Выпейте лимонаду.
– Благодарю. Но мой организм ослаблен, и врач не разрешает мне пить ничего вне дома, только специально приготовленное питьё.
Салтыковаа достала из мешочка на руке маленькую фляжку и отхлебнула глоток.
– Это какое-то лекарство? – спросила Туреева.
– Скорее настой. По вкусу – простая вода, только чуть слаще и пахнет фиалками. Мой доктор наготовил мне в дорогу целую бутыль.
– Так ваш доктор – Пендоцкий? – была ошеломлена Мария Францевна. – Вы не боитесь вреда от его снадобий?
– Не будет же он вредить невесте своего обожаемого напарника? Да и нет там у нас других докторов, – грустно улыбнулась Полина Андреевна.
– Но не буду вас больше перебивать! Говорите. Говорите! Что сталось дальше с раненым?
И Полина Салтыкова продолжила рассказ.
– Ещё в детстве, гуляя по лесу, я несколько раз видела её издалека. Странная женщина, скорее уже старуха, бродила по болоту и собирала какие-то корешки. Меня она замечала, но никакого интереса не проявляла и подойти не пыталась. Чего не скажешь обо мне. Любой ребёнок любопытен, тем более при таком отсутствии общения, как у нас в глуши. Я спросила про неё у отца, он аж побелел от страха. Это была ведьма. Папа тогда пытался запретить мне всяческие походы в лес, но я выждала время, перестала задавать вопросы и всё забылось. Заговорили мы с ней только спустя пару лет. Видимо, она мудро выжидала моего взросления. С ним-то как раз и была связана первая наша встреча. Я росла без матери, среди мужчин. Служанки не совсем толково объяснили мне перемены, происходящие с моим телом, они больше хихикали и говорили иносказательно. И, когда я по-настоящему стала девушкой, то сильно испугалась крови. Произошло это именно в лесу. Я сидела и плакала, решив, что умираю, и тут возникла она. Бесшумно и вроде как ниоткуда, хотя я-то лес слышу прекрасно. Она протянула мне пучок каких-то травок и велела заварить, если будет сильно болеть живот, но не делать этого, пока я могу терпеть сама. Ещё она сказала, что так происходит с каждой женщиной, и что теперь это будет повторяться каждую луну. Я ей не поверила, но через месяц всё повторилось. Потом Арбалет повредил колено, и она помогла вылечить его, хотя конюхи говорили, что его надо пристрелить, потому что лошадь с такой травмой никогда уже не станет прежней. В общем, мы стали редко, но общаться, и об этом не знала ни одна живая душа. Со временем она даже показала, где на болотах укрыто её жилище. Туда я и побежала в тот страшный день. Вместе мы кое-как взвалили посланца на седло Арбалета, чтобы перевезти к ней. Тем временем вокруг образовалось уже целое кровавое пятно, да и мы сильно натоптали, мучаясь с бессознательным телом. В этот момент, как благословение, хлынул сильнейший дождь и смыл все следы за нами. Илмэйтар, так зовут лесную жительницу, стала выхаживать раненого. На нём не было живого места, множество ножевых порезов и колотых ран, содранная кожа там, где его тащили по корягам, и тяжёлое ранение в плечо, чуть выше сердца. Пуля прошла навылет, но ведьма сказала, что надо ждать сорок дней, чтобы понять, отпустят ли его духи смерти обратно к живым. И мы ждали. Она была при нём неотлучно, а я прибегала к ним при первой возможности, выполняя все указания Илмэйтар – приносила кое-что из дома и собирала в лесу недостающие для лечения растения. Сначала раненый лежал пластом, недвижим и безмолвен. Через несколько суток он стал гореть в жару и бессвязно бредить, перемежая русские слова с итальянскими. Дальше всё шло попеременно – то в нас просыпалась надежда, он был спокоен и казалось вот-вот придёт в себя. То он снова впадал в бред, метался, и дыхание его становилось прерывистым и свистящим. На сороковой день он впервые в бреду произнёс несколько членораздельных слов. «Магистр должен быть избран», «храни этот крест» и имя. Он назвал женское имя.