— Дорогая моя, выходя замуж, вы взяли Брука в мужья, а меня — в отцы. Бесспорно, у нас есть свои недостатки, но среди них не числится такой, как недостаток доверия между членами семьи. Совершать какие-либо действия за спиной друг у друга? Делать вид, будто вы соглашаетесь, а поступать наоборот?.. Нет, нет, — он сокрушенно покачал головой. — Мне жаль вас расстраивать, но я все же хочу надеяться, что вы задумаетесь над тем, что я сказал. И постараетесь понять.
Она хотела еще что-то сказать, но передумала и, подобрав юбки, ринулась вверх по лестнице.
Через пять минут Брук нашел ее в спальне стоящей возле незанавешенного окна, за которым медленно кружились хлопья снега. Он постоял немного, не зная, что сказать. Корделия заговорила первой:
— Что за поломка случилась на фабрике?
Он вздрогнул от неожиданности.
— Поломка? Ах, да… Кажется, вышел из строя барабан. Или цилиндр от барабана.
— Когда это произошло?
— Кажется, после ужина. Я сам не видел…
— Что сказал отец — эту штуку починили к тому времени, когда он уехал домой?
— Не помню. Какое это имеет значение? Делия, надеюсь, ты не станешь огорчаться из-за часов? Я же говорил тебе, что хорошо знаю отца.
— Он возвел это в ранг… чуть ли не преступления. Сказал что-то о дурном воспитании. Да, меня воспитывали иначе. Учили видеть вещи в истинном свете, а не раздувать до небес. Господи, да разве можно было бы жить в большой семье, если усматривать в каждом мелком поступке чудовищный заговор?
Брук чихнул.
— Говорю тебе, дорогая, не нужно лезть в бутылку. Он вообще-то добрый, Просто для него это дело принципа. И дисциплины. И потом, он всегда побеждает — в любом споре.
Она, точно маленькая девочка, вытерла слезы тыльными сторонами пальцев.
— Но если я права?
— Понимаешь, как-то так оказывается, что правда всегда на его стороне.
— Так не бывает.
Брук с угрюмым выражением лица подошел к столу.
— Я попросил повара принести мне лимон. Хочу выпить на ночь горячего виски с камфорой. — Корделия не прореагировала. — Не стой там, а то тоже простудишься.
Она вздохнула.
— Ну ладно, как-нибудь переживем. В конце концов, все это время он был добр ко мне. Скажи, Брук, Маргарет ладила с твоим отцом?
— По-моему, он хорошо к ней относился, — сухо ответил ее муж. — И нечего слушать сплетни.
Накануне Нового Года мистер Фергюсон закатил бал. Это было выдающееся событие, и Корделия все утро украшала гостиную цветами. Как раз в это время вошла горничная и доложила, что ее хочет видеть какой-то джентльмен.
После стычки с мистером Фергюсоном Корделии было тоскливо и одиноко. Более чем чего бы то ни было, ей недоставало боя часов. Он неизменно сопровождал все стадии ее жизни: рождение, младенчество, детство и юность. Вся жизнь в доме проходила под их мелодичный звон. А в Гроув-Холле было так отчаянно тихо, что она почти боялась нормально ходить. В этом доме единственные часы с боем звучали печально и патетично, как орган. Как она сама. Одинокая и потерянная.
Поэтому она обрадовалась чьему-то приходу и только после того, как Патти удалилась, сообразила, что девичья фамилия Маргарет была Мэссингтон.
Когда она вошла в гостиную, какой-то высокий молодой человек отвернулся от окна и взглянул на нее, постукивая по раскрытой ладони небольшой тросточкой с золотым набалдашником. Корделия определила его возраст как что-то около тридцати пяти лет. У него были близко посаженные глаза, немного выступающие зубы и черная, ухоженная шевелюра. Любимец дам, аристократ, хотя и малость угловатый.
— Ах, — удивленно произнес он. — Я просил доложить мисс Фергюсон. Видимо, новая горничная перепутала. Вы — новая миссис Фергюсон?
— Да. Тетя Тиш отдыхает. Мне очень жаль. Должно быть, Патти вас не поняла.
Он сверлил ее взглядом.
— Неважно, дорогая. Я рад этой ошибке. Вы знаете, кто я?
— Какой-нибудь родственник Маргарет?
— Да. Ее брат. А вы, значит, вторая жена Брука?
Корделия покраснела.
— Садитесь, пожалуйста.
— Благодарю. — Он подождал, пока она сядет первой.
Они поговорили о погоде. Дэн Мэссингтон приехал верхом и пожаловался на раскисшую дорогу и на то, что из-за холодов нельзя охотиться. Он был очень вежлив, но как бы оценивал ее, то и дело вздергивая бровь — это придавало его лицу циничное выражение. В его манере держаться Корделии почудилось что-то неискреннее.
— Брук не очень-то тянул со вторым браком, не правда ли? Овдовел в марте, женился в октябре. Но, я полагаю, это была в основном затея старика, как вы думаете?
Щеки Корделии стали пунцовыми.
— Вам что-нибудь нужно?
— Нет. Просто мне интересно. Скажите, дорогая, вам здесь нравится?
— Да, благодарю вас. Очень.
— Вы откуда-то из пригорода? Я никогда раньше вас не видел. Хотя это и неудивительно: вы так молоды. Наверное, жили в бедности? Поманила золотая клетка?
Она не удостоила его ответом.
— Боюсь, что скоро она покажется вам позолоченным склепом. Как было с Маргарет. Если бы не ее чертова набожность — прошу прощения, — она давно бы сбежала и сейчас была бы жива и здорова. Вы набожны? Надеюсь, что нет. Что толку цепляться за мужчину, который сам — причина всех своих бед? Я мог бы порассказать вам… Но вы и сами поймете — со временем, — гость зевнул. — А знаете, вы очень недурны. Надеюсь, что вы упорхнете отсюда прежде, чем вам подрежут крылышки.
— Благодарю вас за высокую оценку моей внешности. А теперь, может быть, вы скажете, что вам угодно?
— Фергюсоны — та еще семейка! Они психически неуравновешенны: то излишества, то недостатки. Странно встретить подобное в среде нуворишей. Скажите, вы когда-нибудь ездите в гости? Если да, вспомните как-нибудь о Мэссингтонах.
Никогда еще Корделия так остро не чувствовала свою неопытность. Надо было бы выставить его, но она здесь новенькая, а он — вроде бы родственник. Она встала.
— Может, вам стоило бы поговорить с дядей Прайди?
— Прайди? Монументальный зануда. Нет ничего скучнее старого оригинала, который на самом деле — воплощенная банальность. Нет уж, увольте.
Корделия продолжала пребывать в замешательстве. Он взглянул на нее и как будто смягчился.
— Обычно сестра поила меня чаем.
— О?
— Но, может быть, вы не расположены?
Она позвонила в колокольчик и попросила принести чай, в надежде, что кто-нибудь придет и выручит ее. Когда они будут не одни, его наглости поубавится.
Но никто так и не пришел ей на помощь. Выпив первую чашку, Мэссингтон положил ногу на ногу и сказал:
— Так странно снова увидеть эту комнату. И вас, миссис Фергюсон, в кресле Маргарет.
— Странно, что вы приезжаете сюда, мистер Мэссингтон.
Он удивленно поднял брови.
— Уверяю вас, я бы ни за что на свете не приехал просто так. Раньше я навещал сестру, а теперь мог бы навещать вас.
— Сожалею. Я встречаюсь только с теми, кто хочет видеть моего мужа.
— Идет, — легко согласился он. — Я прямо-таки жажду видеть вашего мужа — настолько, что стану приезжать после обеда, когда его, скорее всего, не будет дома.
— Я спрошу у него разрешения.
— Это не самый удачный ход, дорогая. Кажется, Брук не питает ко мне особой симпатии. Мы с самых похорон не разговариваем.
— В таком случае…
— Скажите, — перебил он, — вы давно знакомы с Фергюсонами?
— Порядочно.
— Вы знали мою сестру?
— Н-нет.
— Понятно, — он удовлетворенно взялся за вторую чашку.
— Теперь я хочу вас спросить.
— О чем?
У Корделии гулко заколотилось сердце.
— Зачем вы даете себе труд являться в дом Фергюсонов, чтобы оскорблять их, когда это можно было бы делать и за его пределами?
Он вытаращил глаза, стараясь угадать, что кроется за враждебным выражением ее лица. Потом сказал:
— Ну что ж. Может быть, вы и не из того теста, что Маргарет, и будете только рады превратиться в предмет обстановки, стать еще одной служанкой в доме старого дьявола, чем-то вроде марионетки, которая станет плясать, когда он дергает за ниточки. Хотя… я не думаю. У прелестной кошечки есть коготки.