К вечеру Корделию сменил мистер Фергюсон, но Бруку это не понравилось. Он полусидел, прислонившись к горе подушек, смотрел в темный угол и спрашивал о Маргарет. И только с приходом Корделии послушно лег на спину, как будто осознав границу между кошмаром и реальностью.
В полночь ему снова дали снотворное, и он немного поспал, а пробудившись, внимательно следил за всеми движениями Корделии и позволил дать себе глоток бренди.
Потом он издал нервный смешок и произнес: "Когда я женюсь? Если я женюсь, ты хочешь сказать?" Пауза. Он вперил в Корделию мрачный взор. "Кто? Блейки? Ничего себе! Какой контраст — после Мэссингтонов из Олдерли-Эджа, не правда ли?"
Он говорил так отчетливо, словно находился в полном сознании, и это рвало Корделии сердце.
— Тихо, дорогой, не нужно столько разговаривать. Ляг, отдохни.
— Но я должен говорить, Корделия! Причем тут мистер Слейни-Смит? Нет, нам не нужна еще одна больная… До чего надоело валяться! Дай мне еще выпить.
Он только что хлебнул бренди, но Корделия дала ему еще — лишь бы перестал бредить. Брук беспокойно заворочался: ему было жарко в шерстяной фуфайке. И вдруг закашлялся. Корделия держала его, уверенная, что он скоро умрет. Когда приступ кончился, Брук взмолился:
— Поставь на тумбочку… микстуру от кашля… Понадобится… я возьму…
— Я уже сказала, Брук: тебе это вредно.
Чтобы отвлечь его от лекарства, она начала болтать всякую чепуху о доме и саде. Кроме того, это было нужно ей самой. Не так лезли в голову непрошеные мысли. Они налетали, точно стая стервятников, улетали и вновь возвращались. "Признавайся себе в этом или не признавайся, а Брук — помеха нашему счастью. С его смертью отпадут возражения отца Стивена, необходимость побега, опасность скандала и бесчестья. Брук никогда не любил меня, это был план его отца. Нет никаких сомнений, они досконально изучили подноготную нашей семьи, делая особый упор на здоровье. Чтобы не попалась вторая Маргарет. Хватит с нас болезненных женщин, теперь нам нужен кто-нибудь помоложе и покрепче здоровьем. Все равно, кто.
Я стала жертвой замысла, при котором не приняли в расчет мое собственное счастье. И если я стану искать свою дорогу к счастью, их мир сокрушит меня. Но это неважно. Все равно мое место — не здесь, а рядом со Стивеном, куда бы он ни направился. Наше хрупкое счастье… наша жизнь…"
— Господи! — выдохнула Корделия, очнувшись от грез. Она подошла к камину и поворошила поленья.
Не было никакого соблазна. Никакого импульса к действию. Одни лишь мысли, не дававшие ей покоя. Она представила себе — перед Бруком лежит больная, беспомощная женщина, с черными волосами и тонким лицом, постоянно жалующаяся на свою жизнь, не пришедшаяся ко двору… а возле кровати стоит здоровый Брук, и эта женщина — помеха на пути к свободе…
Ее внимание привлек какой-то слабый звук. Корделия подняла голову и увидела, как Брук крадется к столу, на котором стоял пузырек с лекарством от кашля. Откуда только силы взялись? Он двигался, как призрак, приняв отчаянное решение.
Корделия вскочила на ноги, подбежала к нему и схватила за руку.
— Дорогой мой…
— Оставь меня в покое! — не крик, а дуновение ветерка; толкни — и нет его…
— Пожалуйста, Брук! — он рухнул, как подкошенный, ей на руки, но продолжал тянуться за бутылочкой. Чтобы он успокоился, Корделия вложила пузырек ему в руку и отвела его обратно. Для этого потребовались все силы. Брук повалился на кровать, дрожа всем телом и забыв о своей первоначальной цели. Корделия отнесла лекарство от греха подальше, вернулась к мужу, укрыла его костлявые ноги. Брук снова лежал на спине, обложенный подушками. Жизнь в нем еле теплилась. Он силился что-то сказать.
— Они… обещали… опубликовать мои стихи…
— Я очень рада, Брук. Уверена, они будут иметь успех.
— Нагнись, я… — она наклонилась к нему, он прошептал: — Мне очень жаль… столько хлопот, дорогая… туман вреден…
— Да. Очень вреден.
— Я не составил… завещания, Делия. Как-то… боялся… Но папа… позаботится… чтобы все было в порядке.
— Да, дорогой. Но ты поправишься.
— Слишком поздно. Я так устал. Вы с папой… поладили друг с другом, да?
— Да, — ответила Корделия.
— Я рад. Ты не такая, как… Маргарет. Она… не пыталась понять отца. Он очень добр… если попробовать понять…
— Конечно, дорогой. Но тебе вредно столько разговаривать.
— Я должен… Я люблю тебя, Делия… хочу, чтобы ты была счастлива. Когда я уйду… я уже не увижу солнца.
— До рассвета всего два часа, — возразила она.
— Не плачь, дорогая. Все будет… хорошо. Прошлой ночью… во сне… я пил чай в саду… с мамой. Она была совсем молодая… как будто… Она сказала: "Наконец-то, Брук. Я ждала тебя".
Он некоторое время молчал, сжимая ее руку. Прощальное пожатие. Время от времени его рука дергалась. Потом он попросил:
— Поцелуй меня, Делия.
Она снова наклонилась и исполнила его просьбу.
— Ты славная девушка, — прошептал Брук. — Слишком хороша для меня. Возможно, ты снова… выйдешь замуж… у тебя будут дети… Я не возражаю.
— Хочешь, я позову отца?
— Нет. Так лучше… с тобой. Подержи меня за руку, Делия. Я… Отец Небесный, прими раба Твоего… Это совсем не страшно. Я умираю…
Его пожатие ослабело, и он провалился в сон. Холодный пот на его лице высох; рот остался открытым. Корделия сидела рядом и наблюдала за ним. Иногда до нее доносилось его слабое дыхание.
Когда утром приехал мистер Плимли, он сказал, что температура начала снижаться и появилась слабая надежда на выздоровление.
Глава XXIII
Еще пять дней положение оставалось критическим. Преодолев, с поразительной цепкостью, главное препятствие, Брук оказался неспособным двигаться дальше. Огонек его жизни едва мерцал и постоянно грозил угаснуть, но каким-то чудом продолжал гореть.
Все с той же самоотверженностью, в основе которой, помимо всего прочего, лежала и нечистая совесть, Корделия выхаживала Брука так, словно от этого зависела ее собственная жизнь. Она еще раз написала Стивену; он ответил, что здоров и только ждет, чтобы срослась кость. Тогда его станут вызывать на допросы.
К следующему понедельнику появились первые признаки выздоровления. Брук начал принимать пищу. Корделия решила, что может позволить себе попытку увидеться со Стивеном. В ней подспудно жило подозрение, что он преуменьшает свои страдания, чтобы не причинять ей беспокойства. Мистер Фергюсон уехал на фабрику; Корделия доехала до Пиккадилли и, отпустив карету, пешком дошла до госпиталя. Ей сообщили, что мистер Кроссли вчера выписался.
Корделия растерялась.
— Он оставил адрес?
— Да, мэм. Он уехал домой. Вот, пожалуйста.
— Спасибо, я знаю, где он живет.
Вновь очутившись на улице, Корделия заколебалась. Удобно ли навестить Стивена? Вдруг там окажется его отец? Но ведь он и так все знает. Может быть, ей удастся развеять его предубеждение? Все равно эта новость скоро станет достоянием гласности.
Ей долго не удавалось найти кэб, и она подъехала к дому Стивена около четырех часов. Нужно поторапливаться, чтобы успеть вернуться домой раньше мистера Фергюсона.
Девушка, открывшая дверь, с хорошо усвоенной невозмутимостью посмотрела на нее.
— Скажите, пожалуйста, мистер Кроссли дома?
— Да, мэм. Как прикажете доложить?
Корделия подождала несколько минут в гостиной, а затем вслед за горничной поднялась наверх. Сердце бешено колотилось в груди: наконец-то она его увидит!
Стивен лежал в постели. При виде Корделии на его лице вспыхнул румянец; она еще не видела, чтобы он так краснел. Пока не ушла горничная, они держались официально; Стивен выказывал легкую тревогу. Потом они очутились друг у друга в объятиях.
— Любимый!
— Делия! Я не ожидал… Откуда ты узнала?..
— Я была в госпитале. — Что-то в его голосе побудило ее объяснять дольше, чем было нужно. Он был все так же красив и энергичен, не то что Брук. Не болен, только ранен, это большая разница.