Значит, в глубине души Эстер считает свадьбу решенным делом. Тедди тоже. Когда они пили какао, он взял реванш за то, что они вечно его дразнили. Но от Корделии не ускользнуло, что он рассчитывает на ее замужество и ужасно волнуется. Все они на него рассчитывают и строят дальнейшие планы с учетом этого брака. "Моя дочь, миссис Фергюсон…" "Мой деверь, владелец красилен в Анкотсе…"
Только отец, единственный из всех, выступал за то, чтобы не давить на нее, не торопить с принятием решения. Благодаря ему она получила немного времени на размышление. Но может ли она действительно свободно выбирать, зная, что мать не снесет разочарования? Хватит с них прошлого и позапрошлого года, когда они потеряли Клару и маленькую Элизабет, и мать целыми днями напролет сидела у огня нечесаная и плакала, и все в доме тоже плакали. Может ли она взять на себя ответственность за повторение такой сцены?
А Брук? Сумеет ли она сделать его счастливым и будет ли счастлива сама? Перед уходом он подошел к ней и несмело тронул за локоть.
— Буду с нетерпением ждать воскресенья. Надеюсь, что вы примете правильное решение… в мою пользу.
То был первый раз, когда он заговорил о своих чувствах. При воспоминаниях об этом у Корделии потеплело на душе.
— Эсси, — позвала она.
— Да? — полусонным голосом откликнулась та.
— Нет, ничего.
Она лежала без движения, пока не услышала мерного дыхания сестры, а потом тихонько выскользнула из-под одеяла, подошла к окну и долго стояла возле него в длинной ночной рубашке.
Где-то должна была находиться луна, но небо заволокло тучами. Корделия стояла и думала. Все эгоистичные помыслы — о богатстве, положении в обществе — смешались с более благородными чувствами: симпатией к Бруку, желанием сделать его счастливым… помочь семье…
Да, теперь она сможет помочь семье. Они вечно не вылезали из нужды. Мистер Блейк зарабатывал, главным образом, разъезжая по богатым домам и ремонтируя часы; ему платили раз в три года, да и то не всегда, Некоторые тянули с расчетом. Иметь свою семью, жить обеспеченно — что в этом плохого? Ее дети будут воспитываться не кое-как — их ждут прекрасные школы. Возможно, они научатся чему-то лучшему, чем владеть красильнями. Отказаться от всего этого?..
"Первому мальчику, — думала Корделия, — я дам имя Джон Джеймс, второму — Эдвард Блейк, а третьему, если он будет, — Брук. Да, но что делать с этимБруком? Мне гораздо больше нравится тот парень, который приезжал к Тедди, когда мне было тринадцать лет. Однако я ничего не имею против Брука. Мы непременно поладим. Он умный, играет на фортепьяно так, как мне ни за что не научиться, и пишет стихи. Настоящий джентльмен. Миссис Брук Фергюсон из Гроув-Холла… Сгинь, Сатана!
Господи, как я возбуждена! Никогда не усну!
Поговорю завтра с папой. Он один сохранил ясную голову. Но что я ему скажу? Вправе ли я перекладывать на него ответственность? Нет, нужно рассчитывать только на себя."
Она отвернулась от окна и медленно побрела к кровати. В темноте слышалось ровное дыхание трех сестер. "Хотела бы я быть на месте Эсси", — подумала Корделия и тут же спросила себя: "Честно?.. Ах, если бы повременить!"
Она залезла под одеяло. Рядом заворочалась Эстер, и кровать скрипнула. В голове у Корделии звучали два слова: "Эстер… Брук… Эстер… Брук…"
По ее телу пробежала легкая дрожь, и она подтянула одеяло к подбородку.
Глава V
Через семь месяцев и три дня после смерти Маргарет Брук Фергюсон во второй раз расписался в книге регистрации браков в церкви Сент-Джеймса.
О процедуре заключения брака шло немало споров, и раз-другой мистер Фергюсон даже засомневался, правильно ли он поступил, избрав в невестки дочь такого несговорчивого отца. Это было не совсем то, чего он ожидал.
Мистер Блейк по всем пунктам настоял на своем, и свадьба чуть не пошла ко дну из-за предложения мистера Фергюсона, чтобы свадебный завтрак состоялся в Гроув-Холле. Миссис Блейк, нянчившей теперь пятнадцатое чадо, пришлось пустить в ход все свои таланты по части истерик, чтобы убедить Джона Джеймса, что вовсе не обязательно устраивать торжество в крохотной гостиной над мастерской. Поладили на отеле "Альбион". Там мистер Блейк с неподражаемым достоинством, лишь самую малость страдавшим из-за его хрупкого сложения и слишком широкого воротничка, ответил на речь мистера Фергюсона монологом такой же длины, в котором уподобил жизнь созданию грандиозных часов, а партнерство в браке — слаженной работе двух шестеренок, благодаря чему достигается точность и гармония.
Корделия, сама себе удивляясь, прошла через все это со спокойной отрешенностью. Еще несколько дней назад ею владело невероятное возбуждение, но в день свадьбы оно отступило.
Какая-то девушка сочеталась браком с Бруком Фергюсоном. "Господи, Ты, кто властью своей создал мир из ничего, по чьей воле женщина произошла из ребра мужчины; Ты, который вновь соединил их в единое целое и учил, что ни один человек не имеет права разлучить соединенных Тобой; Ты, придавший браку форму почти мистического таинства…" Такие фразы и обрывки фраз мелькали у Корделии в голове. Она с необычайной ясностью видела и понимала все, что происходило вокруг: нервный пот, выступивший у Брука в уголках за крыльями носа; его очки без оправы, с толстыми стеклами; черный фрак шафера, Тома Гриффина; другого молодого человека с добродушной улыбкой, совершенно очарованного броской красотой Эстер в роли подружки невесты; кричащие коралловые бусы тети Хиггинботтом, предмет ее особой гордости; нового священника, мистера Шрайка. А над всем этим возвышалась внушительная фигура мистера Фергюсона в великолепном белом жилете и блестящей шелковой шляпе. Она видела слезы матери: то ли от горечи разлуки с дочерью, то ли от облегчения, что свадьба все-таки состоялась. А вот мистер Слейни-Смит, произнесший сухую, остроумную речь, явно хвативший через край в своем стремлении превознести этот брак до небес. Жалкая старомодная тетушка Брука, обидеть которую казалось немыслимой жестокостью. Роскошное меню, составленное мистером Блейком — начиная с сардин и кончая редчайшим сортом сыра, какого не пробовал никто из собравшихся. Ее беспокойство не имело ничего общего с естественным смущением новобрачной: Корделию мучила мысль о том, сколько папа ухлопал на эту свадьбу и как семья переживет будущую зиму.
Брук волновался гораздо больше нее, хотя уже во второй раз проходил через свадебную церемонию. Любопытно, что Корделия совсем не думала о его покойной жене: она не была знакома с Маргарет, даже не видела фотографии; у нее ни разу не возникло подобия ревности или желания узнать о ней побольше. Маргарет принадлежала к прошлому Брука, и незачем было вызывать ее из небытия.
После завтрака мистер Слейни-Смит тоненьким, чистым тенорком спел "Скажи мне, Мери, как тебя добиться", а вслед за ним мужской квартет с одинаковыми напомаженными коками и сверкающими манишками затянул "Твой зов, Гармония" и "Славный Аполлон" — молодые в это время переодевались наверху.
После прощания со своей семьей Корделия замешкалась у двери и окинула быстрым взглядом гостей — они сгрудились все вместе и ласково улыбались ей; самые молодые готовились бросать рис. Она подумала: "Это на самом деле происходит со мной". Ей бросилось в глаза выражение боли и сомнения на лице отца, когда он захлопнул дверцу кареты, а она откинула вуаль и дотронулась до его руки, словно в последний раз в жизни. Кругом кричали и смеялись. Карета тронулась.
"Я — миссис Брук Фергюсон. Мой дом — Гроув-Холл. Мастерская, кухня, маленькая гостиная, фортепьяно — я буду приезжать к вам в гости, как посторонняя. Прощайте, знакомый распорядок дня, безобидные шутки, домашние запахи и часы — привычные с детства бой и тиканье. Кресло-качалка, чайник со свистком…"
— Уф! — услышала она голос Брука. — Как я рад, что все позади. А ты, дорогая? Я прямо вспотел в церкви, а в столовой было свежо — надеюсь, я не подхватил простуду? Во сколько, папа сказал, мы прибудем в Блэкпул?
— В четверть четвертого, — ответила Корделия. — Как ты считаешь, в поезде будет много народу?
— Только не в первом классе.
Она стала смотреть в окно. Они проехали мимо массивного черного здания госпиталя. А вот каменный фонтан с питьевой водой — на парапете сидели трое нищих. Ломовые лошади тащили тяжелые груженые подводы. Все чаще попадались носилки, тачки, старушки в черных бархатных салопах и черных капорах, босые сорванцы в лохмотьях. Корделия повернулась к мужу — он сидел в тяжелом плаще и шикарной шелковой шляпе, отбрасывавшей тень на его нервное, тонкое лицо.