— Его что-то не устраивает?
— Во-первых, его раздражает любое сделанное вам предложение.
— Да, я знаю.
— Во-вторых, эта нелепая шумиха вокруг моего брата. Брук стал очень раздражителен, любая мелочь выводит его из себя.
— Может быть, не стоит включать меня в число руководителей компании?
— Тогда вся затея теряет смысл.
— Но я не могу принять ваше предложение в случае его несогласия.
Мистер Фергюсон встал.
— Я думал об этом. Помните, как один король решил разделить свое королевство? Одну из дочерей звали Корделия. Но он был слепцом и не понял истинной цены ее поступков, в основе которых лежали гордость, подлинная добродетель и верность. Наш случай несколько иной.
Корделия метнула на него тревожный взгляд.
— Наш случай иной, — повторил мистер Фергюсон. — К счастью, я не слеп, а вы не гордячка. Хотя подчас мне кажется, что чрезмерная лояльность тоже может быть недостатком. А как вы думаете?
— Не знаю.
— Вы чрезмерно лояльны. В этом есть свои опасности.
— Вы ошибаетесь, — от всего сердца сказала она; на глаза навернулись слезы.
— Надеюсь, вы примете мое предложение.
— Благодарю вас.
Не дожидаясь ее ухода, мистер Фергюсон отвернулся к окну и застыл, глядя на слабо освещенные кусты.
По окончании приема к Берчу нагрянул нежданный посетитель.
Половину дома, где жил Роберт, по-прежнему занимала вдова его предшественника, и он по-холостяцки держал только одну служанку, которая ушла вместе с последним пациентом.
Сначала он не узнал своего гостя. Стивен подошел к свету.
— О, да это Кроссли! Я вас не узнал. Заходите, пожалуйста.
В его голосе прозвучали самые разные чувства, и Стивен это отметил.
— Спасибо.
Он последовал за врачом наверх, в небольшую, заставленную книжными полками комнату, с двумя лампами под абажурами да старым спаниелем на коврике перед камином.
— Я помешал? Больные или еще что-нибудь?
— Нет, нисколько. Садитесь. Вы курите?
— Спасибо, я предпочитаю сигары, — Стивен опустился в кресло и пригладил волосы. Роберту показалось, что он чувствует себя немного не в своей тарелке. Он вдруг остро ощутил убожество своего костюма.
— Давно вы не бывали в этих краях! Несколько лет, не так ли?
— Около трех. Я большей частью жил в Америке. Но заехал на несколько дней сюда, вот и подумал, что стоило бы повидаться с друзьями.
Роберт был несколько удивлен тем, что его причислили к друзьям, но не показал виду.
— Очень рад. Вы уже были у Фергюсонов?
— Нет, — Стивен зажег сигару от свечи. — Благодарю вас. То есть, я заезжал, но их не оказалось дома. Как-нибудь загляну еще раз. Как они поживают?
— Прекрасно. Вы слышали о феноменальном успехе старого Фергюсона?
— Нет, — Стивен внимательно выслушал рассказ Берча. — А я-то считал его выжившим из ума. Должно быть, это действительно вклад в современную науку. — Они еще немного потолковали о Прайди. Затем Стивен спросил: — А другой старикан — Слейни-Смит? Говорят, он покончил жизнь самоубийством?
— Да. После того злополучного сеанса в доме Фергюсонов он пристрастился к спиритизму.
— Я знаю. Судя по тому, что я слышал, все так и рвутся накинуть мне петлю на шею — как будто это я толкнул его под поезд?
Берч усмехнулся и почесал спаниеля за ухом.
— Ну, не до такой степени.
— Мне очень жаль, — сказал Стивен. — Действительно очень жаль. Но, говоря по совести, это же абсурд — уподобляться иудейскому пророку. Да если бы мы рассчитывали последствия наших слов и поступков до третьего колена, нам всем следовало бы уйти в монастырь и отказаться от всякой деятельности — и пусть мир катится в тартарары. Вы же умный человек, Берч.
— Я вас понимаю.
— Красиво — и очень глупо. Просто уму непостижимо. Прежде всего, я никогда не мог понять дружбы между Фергюсоном и Слейни-Смитом. Должно быть, старик убит горем?
— Не будем преувеличивать.
— Интересно, приходит ли ему в голову, что Слейни-Смит тоже причинил в жизни немало зла, читая лекции, направленные против религии, кощунствуя и пропагандируя свои однобокие доктрины? Скольким людям он привил атеистические взгляды, а может быть, и довел до самоубийства, если ему попался кто-то слабый, нуждавшийся в одном единственном толчке в пропасть.
— Полагаю, — возразил Берч, — трудно судить человека за то, что он открыто провозглашает свои верования или их отсутствие, — разумеется, если он искренен?
— Вы знаете, он приезжал ко мне. Я как раз только что возвратился из Штатов. Сначала я не заметил в нем ничего необычного. Когда он сообщил, что видел на эстраде Клодиуса, я понял, что игра окончена, и тотчас признался. Он же не верил в сверхъестественное — я ожидал, что он посмеется вместе со мной. Это же всего-навсего фокус, шутка! А если говорить об искренности — как он мог все два года продолжать читать лекции по атеизму, если уверовал в спиритизм? По-вашему, это говорит об искренности?
— Это говорит о тяжелейшем внутреннем конфликте, — возразил Роберт. — Доказательством послужило его самоубийство.
— Оно послужило доказательством отсутствия чувства юмора, — парировал Стивен. — Господи! Да если все начнут сигать под поезд при первом же разочаровании в своих философских взглядах — что будет с миром?
— Я его не оправдываю, а просто говорю, что все не так просто.
— О да! Они в первый же вечер показались мне такими напыщенными… кажется, вас тогда не было. Так и хотелось преподать им небольшой урок!
— И вы решили проучить их.
— Да. Более или менее.
В комнате воцарилось молчание. Оба собеседника почувствовали раздражение. Наконец Стивен спросил, пытаясь сменить тон на более дружелюбный:
— Как поживает миссис Фергюсон?
— Спасибо, хорошо.
— Брук здоров? Излечился от пневмонии?
— Вполне.
— Чем она занимается?
— Миссис Фергюсон? Должно быть, обычными делами.
— Не очень-то подходящий дом для такой женщины — вам не кажется? И вечно больной муж.
— Фергюсоны — мои добрые друзья.
Стивен нетерпеливо пыхнул сигарой.
— Я не собираюсь испытывать вашу лояльность. Просто я всегда питал слабость к миссис Фергюсон. Мне казалось, что она заслуживает более интересной жизни.
— Ну, они часто устраивают концерты. Старик весьма гостеприимен. И потом, она заботится о ребенке.
— Ребенке? — встрепенулся Стивен. — Клянусь всеми святыми, я не знал. Ничего об этом не слышал. — На его лице появилось горькое выражение. — Совсем ничего.
Они немного помолчали, потом в глазах Стивена что-то блеснуло.
— Сколько ему?
Роберт внимательно посмотрел на своего гостя и наклонился к спаниелю.
— Яну? Э… скоро два года.
Собака поднялась на все четыре лапы, встряхнулась и снова улеглась у ног хозяина.
— В таком случае, — медленно произнес Стивен, — конечно… Да, ей, разумеется, есть чем заняться. Я не представлял, что у Корделии ребенок. Она очень изменилась?
— Я бы не сказал.
— И, разумеется… Брук очень доволен собой? Как же — еще один Брук… еще одна тень старика Фергюсона!
— Не думаю, что такая особа, как миссис Фергюсон, позволит воспитать своего сына вопреки собственным принципам.
Стивен долгим взглядом посмотрел на врача.
— Думаете, она живет своим умом?
— Да.
— Может быть, вы и правы.
Они несколько минут поболтали на общие темы. Но интерес гостя явно иссяк. Он задавал вопросы, но вряд ли слушал ответы. Наконец он докурил сигару и раздраженно швырнул окурок в камин.
— Что ж, не буду больше отнимать у вас время. Должно быть, ваша жена недовольна…
— Я не женат.
Их взгляды встретились.
— Правда? Как странно.
— Почему?
— Сам не знаю. Просто подумалось, — Стивен встал.